Алексей Лухминский: Шапка Мономаха

– Максим Петрович, вы простите мне мой вопрос, вы действительно главный бухгалтер всей фирмы?

Внимательно смотрю ему в глаза и пытаюсь понять, что в его взгляде. Поездив с Никой по её заведениям, я уже встречался с разными людьми и понял, что халдейство – это определённое призвание человека. Такие люди готовы лизать и в присутствии, и в отсутствие персоны, то есть всегда. И такого сорта людей вокруг неё много. Может, сознательно подбирала? Сейчас же мне хочется понять, из каких Георгий. По первой встрече он мне не показался халдеем.

– Я по специальности – экономист с высшим образованием и плюс бухгалтерские курсы, – честно признаюсь я. – Занимаю должность главного бухгалтера. Не могу сказать, что уже разбираюсь во всём, но буду стараться.

Очевидно, мой ответ удовлетворяет, потому что на его лице проступает одобрительное выражение. Гм… Этот мужик явно не из халдеев. Он и перед Никой держится с достоинством.

– Вы боитесь, что я буду вас проверять? – в свою очередь спрашиваю я.

– Нам особенно бояться нечего. Явных нарушений мы не допускаем, а мелкие в любой бухгалтерии бывают всегда.

– Тогда чем вызван ваш вопрос? – и решаю прояснить: – Моим статусом при Веронике Михайловне?

Его тонкая улыбка служит мне ответом.

– Ну вы же сами его понимаете, поскольку у вас не возникло вопросов о моём поселении, – усмехаюсь я.

– Понимаю… – он перестаёт улыбаться. – Видите ли, Максим Петрович, я работаю директором уже пять лет и много кого здесь повидал… Правда, таких молодых, как вы, с ней тут ещё не бывало.

Молча смотрим друг на друга.

– Хотите, я угадаю, как она вас называет? – и, не дожидаясь моего ответа, продолжает: – Вы для неё – Максик. Верно?

Машинально киваю. При этом, вероятно, моя реакция отражается на лице, потому что он грустно усмехается.

– В своё время я был… Жориком.

– Простите… вы когда-то были на моём месте?

– Только не главным бухгалтером. У нас был бурный роман… – бывший Жорик задумывается. – Это было ещё до её нынешнего замужества. Давно это было… Я тогда был довольно известным в Петербурге джазовым пианистом. И за границей приходилось выступать… Молодой, симпатичный, успешный… Влюбился в хозяйку салона, где перед выступлениями наводил на себя лоск. В общем, рассказывать долго, но для меня итогом наших отношений стала потеря профессии…

Молчу и не знаю, что сказать после такой неожиданной исповеди. Вероятно, это стимулирует моего собеседника к дальнейшему рассказу.

– Затаскала она меня тогда по всяким злачным местам, где мы весело проводили время, а потом предавались плотским утехам. Любил я её до беспамятства и готов был тогда на всё. Стал отказываться от концертов, меньше репетировать… Потом появился Вадим, а я ей, видимо, надоел. Да и к музыке она всегда относилась только как к чему-то развлекающему. А ведь музыка… – он задумывается и смотрит куда-то сквозь меня. – Я почему решил с вами поговорить… Понимаю, вы ещё молоды и, судя по всему, Нике вы сейчас нравитесь именно своей свежестью. Уверен, что, прельстившись, она решила за вас взяться и втиснуть в своё понимание жизни. Именно «втиснуть»! Не знаю, как у вас, но мои интересы всегда были значительно шире её рамок, и, тесно общаясь с ней, я был вынужден внутренне постоянно как бы ужиматься. Но, повторяю, любил я её до беспамятства, хотя уже сейчас понимаю, что скорее всего это была не любовь, а только желание её тела. Не знаю, какие у вас с ней сейчас отношения, но вы мне показались человеком, которого я должен предупредить. Я ни с кем из её спутников не вёл таких разговоров, но все они были её ровесниками или старше, а вы молоды, а значит, у вас есть время, чтобы совершить правильный поворот. А в том, что он вам будет нужен, я не сомневаюсь. Вы, конечно, можете, если захотите, обсудить мои слова с Никой… Я хозяйского гнева не боюсь. Много чего уже повидал в этой жизни…

– Не захочу, – это у меня вырывается слишком отрывисто, и я ловлю одобрительный взгляд. – А как вы оказались тут директором?

– Видите ли, Максим Петрович…

– Называйте меня просто Максим, – поправляю я и снова вижу то же одобрение.

– Хорошо. Я так буду вас называть, когда мы с вами наедине. Договорились?

Киваю.

– Так вот, Максим… Когда я понял, что потерял возможность выступать, а жить на что-то было надо, я сначала стал давать уроки игры на рояле, а потом вообще устроился преподавать в музыкальную школу. По иронии судьбы ко мне на обучение попал сын Ники. Ему тогда уже было что-то тринадцать или четырнадцать лет. Надо сказать, интересный мальчишка… Как он уже тогда играл Шопена! Он его нутром чувствовал. Очень способный! Мы с ним много разговаривали… Главное – он правильно мыслил! Жаль будет, если мать его испортила, – он задумывается. – Придя как-то в школу и увидев там меня, Ника очень неприятно удивилась тому, что её сын учится у её же бывшего любовника, но попыталась скрыть своё неудовольствие. Однако я, как человек хорошо её знающий, почувствовал это сразу. Потом она весьма благожелательно говорила со мной и, выяснив размер моей зарплаты, сразу же предложила место директора этого пансионата. Я понял, что главное, чего ей хотелось, – убрать меня от своего сына. А поскольку кормить семью, которая к тому времени уже была, на жалованье учителя музыки сложно, я принял её предложение. Так я оказался здесь. Надо сказать, что это не самый плохой вариант. Хозяйка сюда наезжает нечасто, поэтому можно работать спокойно. Я даже начал вечерами снова музицировать…