Ива Михаэль: Леди Шир

– И вы признались мужу про масло? – спросил Эдуард, и это был не просто вопрос, Эдуард хотел найти в Шир моменты, когда она становится лгуньей. Он старался подобраться к ней поближе и рассмотреть, как у неё это происходит, как она лжёт.

– Да, рассказала, мне было так страшно, мы тогда ещё не достаточно были знакомы с Милошем, хоть и прожили вместе много месяцев. У него, знаете, характер бывает иногда очень нетерпимым, иногда он даже теряет над собой контроль. Я первая выбежала их встречать, но про кобылу никто и не вспомнил. Был страшный шум и грохот, телеги одна за другой подъезжали к дому. Они вернулись к ночи, было уже темно, во дворе заложили костры. Молодые, вновь привезённые лошади ржали и бились, у них случилась истерика. Старые лошади топтались из стороны в сторону, как будто так привыкли к дороге, что теперь не могли остановиться. Милош приказал разобрать часть ограды во дворе, чтобы запустить во двор лошадей и напоить. Они были в дороге почти два месяца, люди и кони были уставшими, грязными и голодными, лошадей можно было кормить только на утро, а для людей было приказано прямо ночью на улице сколотить столы и скамейки и подавать всё съестное и все припасы, что были в доме. Мужчины пьянствовали до утра, они кричали, пели песни, вся деревня знала, что старый Шамалэ и его сыновья вернулись с дороги. Нам женщинам было наказано освободить телеги от узлов и пожитков, всё это занести в сарай, чтобы телеги можно было поутру вернуть арендаторам. Мешки с барахлом потом ещё долго лежали в сарае, их разбирали постепенно и находили в них подарки для нас женщин. Только к следующей ночи жизнь в доме понемногу стала возвращаться в её привычное состояние: отогнали телеги; разобрали столы; восстановили забор; вымели со двора пепел от костров, а я всё думала про мертвого жеребёнка, мне поскорей хотелось о нём рассказать, меня так мучило чувство вины, и ещё я побаивалась Милоша. Но когда мы наконец-то остались одни, и я рассказала ему про жеребёнка, он вдруг заплакал, упал на колени, стал целовать мне руки и ноги:

– Кони не важные, – говорил он, – мы важные – кони только, чтобы мы хорошо жили. Я буду кушать землю, чтобы ты была счастливая, – сказал он. У меня тогда даже голова закружилась, так сильно мне захотелось с ним близости. Я всё ему прощаю, не могу сказать, что он не повышает на меня голоса, но причина – не мещанская рутина: он просто очень боится увидеть во мне нелюбовь к нему. Ему нужно постоянное моё желание.

Шир замолчала. «Она любит его, он для неё всё ещё жив, и неважно – был он ей мужем или любовником», – подумал Эдуард и почувствовал себя жалким и совершенно неуместным в жизни Шир. Ему захотелось хоть что-то сделать для неё. Как мужчина он чувствовал себя ничтожным по сравнению с Милошем, дерзким и горячим, но как адвокат он мог ей пригодиться. Эдуард задумал, во что бы то ни стало и кому бы оно теперь не принадлежало, заполучить имущество покойного Милоша и передать Шир.

– Вы жили все в одном доме: ваш муж, его отец, и, как я понял, брат вашего мужа с семьёй? – осторожно спросил Эдуард, в надежде что Шир не догадается, зачем он её об этом спрашивает, и Шир не догадалась.

– Да, первые лет пять мы жили все вместе, – ответила она. – Дом начинал строить старик Шамалэ, когда был молодым. Вначале это был маленький одноэтажный домик с плоской крышей, скорей похожий на сарай или сторожку для конюха. Весь двор это был загон, Шамалэ был одержим лошадьми, всё что ему было надо – это хлев для лошадей и где переночевать самому. Потом он разжился, сторожку разрушать не стал, укрепил потолок, стены немного расширил и построил второй этаж. Дом постоянно достраивали, когда Ральф женился, ему построили отдельное крыло в три этажа с шестью спальнями и большой гостиной внизу. Для загона купили землю за хутором и выстроили там два небольших домика для конюхов. Женитьбы Милоша не ждали, у него непростой характер, нервный, как натянутая струна, с ним на самом деле очень непросто. Никто вообще не верил, что он женится, поэтому для Милоша достроили отдельное крыло в доме, как брату, только поменьше, ещё до его женитьбы. Так мы все и жили первое время.

«А что было потом?» – мысленно спросил Эдуард, но вслух произносить не стал, он допускал, что Шир, возможно, что-то скрывает и никогда об этом вот так просто не расскажет, а если ей нечего скрывать, то поздно или рано он узнает её историю. Времени у них много, Карин часто в последнее время не ночует дома.