Для взрослых людей, путь в два десятка километров – не дорога. Бабы из Бондарей часто ходили на станцию за солью и оборачивались обыденкой, да к тому же за плечами по пудику соли. И – ничего! Но мне, десятилетнему мальчику, такое расстояние было не под силу, – Тряпочные ноги никак не хотели передвигаться, и я начал отставать от своих спутников. Теперь уже они останавливались, прижавшись, друг к другу, ждали меня, и потом мы все вместе шли снова.
Брату такой способ передвижения, вероятно, осточертел, и он все чаще останавливался и подгонял меня. Что я мог сделать? Я старался изо всех сил, а ноги не хотели передвигаться, я шмыгал ими по снегу, оставляя за собой неровные борозды на свежих наметах.
Тогда был найден выход – Валентина потрепала меня по щеке, а Васятка сказал, что они все равно теряют время, поджидая меня, – ты иди вперед, а мы тебя будем догонять.
Конечно, это предложение было разумным, и я поплелся вперед, иногда отдыхая, ложился на снег, меня поднимали, и я снова шел дальше.
Лежать в снегу было так хорошо, так тепло и уютно, что я вставал только после нескольких толчков брата.
– Если ты еще раз ляжешь в снег, я тебя из штанов выкину – пообещал брат, растирая мне колючим снегом лицо и уши.
После такой, экзекуции и угроз идти стало немного легче, и я шел, шел и шел.
Сбоку от дороги большим черным овином стоял стог. Проходя мимо, я еще подумал, что как бы хорошо сейчас зарыться в солому и переждать пока перестанут гудеть ноги.
Я с сожалением еще раз оглянулся на стог, и увидел, что мой брат и Валентина повернули туда же. Я, было, рванулся к ним. Но Васятка махнул рукой, мол, иди-иди, мы тебя догоним! И показал кулак.
Делать было нечего, я потихоньку потащился вперед. «Им – то хорошо, – подумалось мне. – Они быстренько пописают за стогом и – в солому! И отдохнут. А ты иди да иди…» Я еще раз оглянулся и, не выдержав, сам повернул туда же, к стогу.
Усевшись с противоположно! стороны, я зарылся в солому, стог кто-то воровато уже обдергивал, и солома была разбросана везде.
Хорошо сидеть! Ветер больше не махал крыльями, раздувая холодное пламя пурги, а белые распростер их у меня над головой. Лишь изредка кончики крыльев соскальзывали со стога, осыпая меня звездной пылью, А может быть, это вовсе и не ветер, а белый рождественский ангел защищает меня крылом своим от стужи, вот еще чуть-чуть согреюсь, вот еще немного отдохну ж – всё. И в дорогу. Еще чуть-чуть…
Но солома не грела, а шуршала, шуршала, как летний, дремотный дождь по крыше. Где-то рядом, попискивая, возились мыши. За стогом, где спрятались мой двоюродный брат с Валентиной, было тихо, и я успокоился. «Наверное, они тоже решили отдохнуть, – подумалось мне. – Главное, не закрывать глаза, не уснуть. Как только мои попутчики покажутся на дороге, и я с ними – вот он!
Брат будет рад, что ему не придется меня догонять, и Валентина тоже будет рада, что я никуда не делся».
Постепенно мороз стал отступать от меня. Выло, не то чтобы тепло, а как-то нечувствительно к холоду, словно ты долго сидел на одном месте, и все тело затекло, одеревенело.
Теперь на той стороне стога стали слышаться тяжелые вздохи
и легкое постанывайте. Наверное, Васятка с Валентиной уже отдохнули, уже разминают ноги, и скоро тронутся в путь. Надо и мне подниматься. Но вставать, смертельно не хотелось, мной овладевало оцепенение.
Точно такое же чувство я уже испытал однажды. Однажды это со мной уже происходило. Мне было лет, пять или шесть. Стояла глухая осенняя ночь. Изба, освещенная маленьким язычком керосиновое лампы-коптюшки. фитиль, без стеклянного пузыря, прикрученный до предела, еле-еле тлеет, высвечивая большую русскую печь возле двери и маленькое темное оконце, выходящее во двор, Я проснулся неожиданно и сразу. Мои детский сон оборвал чей-то пристальный и требовательный взгляд, который вошел в мои мозг и заставил открыть глаза.
Прямо передо мной, на моей детской кровати» жесткой и холодной, стояло на коленях существо со скрещенными на груди руками, с лицом девочки-подростка. Лицо обрамляли спадающее до плеч светлые, как в изморози, волосы. Темные зрачки больших глаз внимательно рассматривали меня, как рассматривает ребенок любопытный предмет. Длинная белая рубаха, больше похожая на плащ или накидку, колебалась невесомо, как пламя на сквозняке, хотя окна и двери были плотно закрыты. Помниться, мне тогда еще подумалось, – откуда ветер, если я никакого движения воздуха не ощущал. Я, не то чтобы испугался, но мне стало как-то тревожно от этого пристального взгляда. Я хотел подняться и не мог, тело меня не слушалось, даже шевельнуть пальцами мне было не под силу.
Читать дальше