Владимир Данилушкин: Из Магадана с любовью 2.0

– Если тебе что маме надо передать, так не стесняйся, я запросто.

– Ты, Жека, отвези кетину от моего имени, – попросил Володя. – Мама его мне очень нравится. Да и тебе тоже, помнишь? А денег не хватит, вышлю.

– Само собой. Кстати, знаешь, у меня в тот отпуск приятный казус произошел. Деньги кончились, вина выпить не на что. Надеваю с горя другой пиджак и нахожу в нем сотню. Пустячок, а приятно.

– Ты вон ему расскажи. Хохмы записывает. Хочет книжку издать.

– Да, такая бы вмиг разошлась. Был у меня один знакомый, тоже в тетрадь заносил секретным кодом. Две тысячи собрал.

– Есть такие, что сами сочиняют. Я такие ищу.

– Не все понятные. А вот был на Атке, знаешь, двести кэмэ от Магадана. И Рыркайпий есть на Чукотке. Так вот анекдот. Встречаются в порту двое. Ты откуда? С Рыркайпия. Знаю, там ветры-южаки, а ты? Я с Атки. Знаю, там люди задом наперед ходят. Можно смеяться. То есть гораздо южнее, а ветер не приведи господи. Граница географии, Колымское нагорье там начинается, вот и ветер, там бы ветростанцию поставить. – Женя слегка рисовался, но меньше, чем мы с Володей. Приедет, буду его навещать. В комнате такая тишина, что я вспоминаю вчерашние реплики громко и отчетливо, будто записанные на магнитофон.

Могло же так случиться, что так бездарно провел два выходных дня, а уже ночь, не поправишь, не нагонишь. Как там поживает Петропалыч? Ничего, встречусь в конце недели. Но столкнулись через месяц. Он оброс неровной рыжей бородой и нацепил черные очки. Устроился дворником при новой гостинице. Была у него крохотная служебная комнатка, убежище. Звал его один дачу на Гертнера сторожить, корм задавать его свиньям. На эту работу обычно бичей за бутылку нанимают.

Следующие три года, за которые мы с женой создали свой хрупкий, не дай Бог, сглазить, мир, наш мальчик научился ходить и говорить, Петропалыч жил, смирившись со всем, что ему предлагали обстоятельства. Равнодушно прошел через развод, в результате которого Валентина получила комнату в своем тресте и выменяла на получившиеся метры двухкомнатную, поставила Петропалычу лежанку.

Однако он сутками кантовался в своей конуре, варил суп из пакета, а то и вовсе обходился без закуски. Научился говорить сам с собой и для себя рисовать. Альбомы с фотографиями и пакеты с кинопленкой перенес в сторожку, но распечатать так и не решился. Однажды посетил Валентину и увидел на кухне незнакомого мужчину в майке и шлепанцах. «Ты, папаша, извини, мы с Валей тут поженились, а разрешения у тебя не спросили». Петропалыч напрягся, свекольно покраснел, но не проронил ни слова, напился воды из крана и ушел.

Вскоре он умер от остановки сердца. Когда хоронили, Валентина была в строгом черном платье, красивая и строгая, как икона. Должно быть, суетливое мелкое сошло с нее, обнажив затаенную тонкую суть, которую Петропалыч, поскольку был художником, видел всегда.

Рыбаку укор, укорище – не берется

споро – скоро, кора-корюшка…

Навага… на Ваганьковском,

Нет, Марчеканском,

Сраженный коварством,

И отчасти пьянством,

Рыбак возлежит.

И чайка морская,

Рыдая навзрыд,

Нервно кружит

Над пространством,

Где он зарыт.

Где горели старые скаты

И звенели кайла и лопаты,

Извините,

Тишины и безмолвья раскаты…

Ну и ветер соленый бежит

Кособоко,

Пепел скорбно кружа,

Над могилой его неглубокой —

Как межа.

Тонкой сажи бегут завитушки,

По грязным сугробам —

Как посмертные почеркушки,

Из соснового гроба!

Я молчу и цежу, не дыша,

Из большой закопченной кружки

Спирт.

Ша! Упокойся, же с миром, душа! —

Слышится голос бомжа…

Да его не разбудишь из пушки —

Спит!

Я не знал, что буду так горевать о нем. Сколько было потом могил в моей магаданской жизни, это первая. Кто бы знал, что скоро умрет в Москве Елена. И что в собрании анекдотов мне захочется сделать главу «Магаданский мартиролог», чтобы сохранить хоть крупицу памяти о каждом, кого знал, о нас, смешных и неуклюжих. Которые имели наглость и дерзость любить и ошибаться, мелко подличать и крупно великодушить, сокращать кому-то жизнь и себе, и так короткую, как у мотылька однодневки. Самое забавное, хоть год за полтора идет, жизни хватает не на пухлый роман, а лишь на короткий анекдот, чтобы не успеть надоесть другим. Я так и не узнал, как называются ее духи. Когда появились в городе кришнаиты, (голодранцы и шпана с колокольчиками), они завезли какие-то индийские курения, которые многое напомнили, я даже два раза пробовал читать их книгу о переселении душ.