Галина Сафонова-Пирус: Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести

Белая мраморная плита – на могиле, а из-под неё – изогнутое, выкрученное деревце крымской алычи.

– Смотри, – опять, Линка, – это деревце словно вырывается из-под плиты!

– Да, наверное, на семи ветрах росло… как и Александр Грин.

Но как же весело трепещут на нём, искривлённом, алые лоскутки, галстуки, красные ленточки!

А вот и каменоломни… Восемнадцать тысяч взрослых и детей прятались в них от фашистов, но почти все нашли смерть. И детское кладбище здесь же, а на мраморных плитах – игрушки. Спросила у гида: а что сделал Сталин, когда узнал о затворниках Аджимушкая? «Он наложил резолюцию: „Город предателей“, и о Керчи нельзя было даже упоминать».

В дневник

«У самой воды, на гальке – уточка-нырок. Подожди, не уходи! Но она встаёт и, прихрамывая, ковыляет к волнам. А они – наглые, лохматые! – бьют и бьют о берег галькой. Бесятся! Но откатились. И уточка – с ними. Где же она?.. Да вот, всплыла. Одиноким тёмным комочком. Но грязная пена взрывается, гребнем нависает над ней и она, словно спасаясь её злобы, снова ныряет в колыхающуюся водную стихию.

Каково-то ей там, в холодной, мятущейся массе? А, впрочем, вода – её мир, а я – в своём… и тоже мятущемся».

Завтра мы уезжаем, а сегодня прощались с Лидой, и она оставила Линке свой адрес, на что моя подруга потом фыркнула:

– А зачем он мне… её адрес?

– Ну, как же… Мило болтали, по ресторанам ходили, вот и надо…

– Не надо, – прервала, словно отрезала, – не люблю этих, медленно рвущихся нитей-связей, лучше сразу: р-раз и всё.

– Учту на будущее, – усмехнулась, – а то как-нибудь стану приставать с письмами, а они тебе…

– А может, твои нужны будут, – снова прервала, словно заранее поспешив извиниться, – а с Лидой… Болтать с ней было легко, а вот что-то почерпнуть…

– Однако, корыстная ты особа, – рассмеялась, польщенная её предположением о нужности моих будущих писем: – И приму к сведению это твоё «что-то почерпнуть». Кстати, может, и сейчас хочешь, а то я тут…

– Не, не сейчас… Не получится. У нас с Сережкой «прощальный бал», так что прибереги для дороги.

– В каком вальсе и где будете кружиться?

– Не знаю. Сказал, что сюрприз.

– И не боишься сюрприза?

– Нет. Он – отличный мужик.

– Ну-ну… Желаю тебе вечера без сюрпризов… при обещанном сюрпризе.

Из дневника

«Владимир Соловьев: «Истина, как живая сила, овладевающая внутренним существом человека и действительно выводящая его из ложного самоутверждения, называется любовью. Любовь, как упразднение эгоизма, есть действительное оправдание и спасение индивидуальности».

Так ведь потом, живя со Стасом, я и пробовала уходить от эгоизма, уважая и поддерживая его стремление писать стихи, чтобы помочь ему утвердиться в самом основном и столь необходимы для жизни мужчины искусе Эроса – влечению к истине, добру и красоте, залогу «могучего стремления к бессмертию», а он… А он бросил писать. И смолк в нём тот самый «демоном, одухотворяющий», который так прельщал меня. Вот тогда-то и начались наши семейные драмы… как и у Линки.

«Стас обедает… А я рядом, на нашем диванчике кухонном, поджав под себя ногу, сторожу молоко на плите. Еще не кипит?.. Эти мои короткие «спортивные» брючки никак не дотягиваются до носков!.. И скоро ль закипит? Нет ещё. Ну, тогда успею так это запросто, вот на этой одной ноге, и бухнуть ему всю правду-матку:

– А почему я должна приходить к тебе по первому твоему желанию? – Молчит. Ну, тогда вперед! – Вот если бы ты был в состоянии обеспечить семью, чтобы жена не работала… – Не вскинется ли? Нет, проглотил вместе со щами, но насторожился. – А, впрочем, подчинилась бы и тогда? – Усмехнулся саркастически. Но молчит. Обнаглеть? Ага. – А так… Лямку быта тяну почти одна, зарплаты у нас с тобой равные, так что ж и подчиняться-то еще буду… в этом?

Поднялся. Подошел к раковине. Моет тарелку. Кажется, вымолвить что-то собирается:

– Не христианский у тебя подход к идее семьи, совсем не христианский.

Во как. Ну, зачем он – о «христианском подходе» и дальше? Ведь не получит поддержки… да и молоко как раз… Но домыл и чашку. Потоптался. Ушел к себе.

Что будет дальше?»

А дальше было всё хуже и хуже, пока… Но нет! Не хочу больше о том, что было, лучше попробую написать о поездке в Коктебель, к Волошину.

«Иду к дому Волошина…» Кажется, у него есть строки о доме: «Мой дом открыт…» Или раскрыт? Может в моём томике оно есть?.. Нет, нету. Ладно, вернусь домой и по Интернету найду. «Но почему во мне – робость? Дворик, его бюст и ни-ко-го! Но вдруг – женщина: „Вам открыть дом?“ И уже не робость, а только волнение…»