Маргарита Пальшина: Квадрат неба. Сборник антиутопий

Наташа долго смотрела вслед толстым раскачивающимся бёдрам медсестры, и в голове её тоже всё кружилось. Что она здесь делает? Нужно ли вообще заходить? Встала и на затёкших ногах с трудом подошла к двери палаты.

– Это ты позвала на помощь?

Наташу поразила синева глаз незнакомки – та смотрела на неё в упор, не мигая. Она молча кивнула и пугливо оглянулась на дверь, не зная, о чём можно говорить с самоубийцей: просить прощения, что спасла, или, наоборот, радоваться с ней вместе, что удалось.

– Спасибо тебе! Вообще-то я не хотела, – чуть улыбнувшись, дружелюбно протянула незнакомка ей руку. – Я – Полина.

Наташа хотела назвать своё имя, но Полина перебила её.

– Мы – всего лишь бумажные человечки, – проговорила она чуть осипшим голосом, и глаза снова полоснули Наташу своей синевой. – Нас кто-то вырезал умелой рукой и забыл на столе у открытого окна. Он не сказал зачем. Дует ветер, и мы падаем на пол…

– Это мой сон!

– Это моя книга!

– Ты пишешь книги?

– Да, я – графоман. Потому что писатель – это тот, кто издаётся на бумаге. Меня же читают только в сети. Нет, ты не поймёшь, наверно, но это как болезнь души. Ты знаешь, что нет середины между всем и ничем, гением и бездарностью? И тот, и другой, производя что-то на свет, испытывают одни и те же чувства. Поэтому уже не важно, как ты пишешь – хорошо или плохо, важно предчувствие вдохновения. Любой человек, кто хоть раз испытал вдохновение – этот порыв создавать свои миры и вселенные – не в силах от него отказаться. Творчество – самое великое счастье на свете! Это чувство не способно заменить ничто: ни любовь, ни рождение ребенка, ни власть, ни деньги, ни слава – НИЧТО! Я пишу, потому что это держит меня на плаву. Когда жизнь становится невыносимой, я могу сочинить себе другую. Я ухожу, потому что там могу любить. Я – человек без оболочки, и всё, что вокруг, – уже внутри меня. Видеть мир по-другому не только великий дар, но и великая боль. Это обострённое восприятие действительности. Я оказалась на мосту, потому что хотела прожить жизнь героя моего романа. Узнать, ЧТО чувствует человек, решивший покончить с собой. До самых мельчайших деталей: скользкого камня под ногами, рёва реки, холодка ржавых перил, головокружения от высоты… Я хотела постоять на краю, а потом вернуться домой и закончить книгу. Но сорвалась вниз. Уступ был слишком узким, а перила – скользкими. Я не нарочно. Думала: постою над водой и всё почувствую. Но поскользнулась и не удержала равновесие…

Полина говорила, захлёбываясь, быстро, громко, горячо, и слова её держали Наташу, как на привязи, не позволяя выйти за дверь. На щеках заиграл румянец, слипшиеся короткие чёрные волосы смешно торчали во все стороны. И всё же Полина показалась Наташе невероятно красивой в своём безумии. И глаза… Глаза постепенно приобрели человеческий мягкий зеленоватый оттенок. Наташа вдруг вспомнила поверье о том, что у всех, кто уходит в небытие, глаза перед смертью становятся пронзительно синего цвета.

– Глаза у тебя позеленели, значит, с тобой всё в порядке, – вслух повторила она свою мысль. – И медсестра мне тоже сказала, что никаких внутренних повреждений и переломов у тебя нет.

– Да, наверно, кому-то очень нужна моя книга, – гордо вскинула острый подбородок Полина.

– Но почему самоубийство? И что всё же он чувствует? – любопытство окончательно победило в Наташе желание уйти. Она взяла стул и присела у края её постели.

– Когда-то я написала повесть, – загадочно начала Полина, – и создала героя… Никакого, он по сюжету и должен был стать никаким, так, эпизод: ни поступков, ни мыслей серьёзных, ни характера, ни порывов… Он ничего не успел сделать и говорил цитатами из прочитанных книг. Но в финале его убивают. И мои читатели – все как один – полюбили его больше других героев повести, даже главных. Письма приходили с десятью восклицательными знаками – они требовали его оживить. А чем он заслужил всё это? Тем, что его убили. Наверно, не нужно ничего совершать в жизни: ни героического, ни доброго, ни смешного. Достаточно умереть, чтобы тебя полюбили. Восемь цифр на каменной плите и есть символ всеобщей любви. А самоубийца, он хотя бы способен на последний, трагический шаг. Так интереснее.

– Но самоубийство – грех. Может быть, неосознанно, но все их осуждают, считают плохими, – попыталась возразить Наташа.

– Не бывает плохих людей, есть только потерянные дети, по дороге жизни свернувшие не туда. Я – такой ребёнок. Когда у человека болит душа, это похоже на зубную боль. Невыносимо! И каждый справляется с ней по-своему. Одни сразу бегут к врачу, то есть ищут утешения и поддержки у своих родных и близких. Другие постоянно глотают обезболивающее: алкоголь, наркотики, работа, любовь, секс, творчество… – всё, что угодно, лишь бы притупить боль. А третьи пытаются вырвать свою душу-зуб сами. Это и есть настоящие самоубийцы. Они ни у кого не просят помощи, их нельзя спасти. Люди умирают, чтобы навсегда остаться в памяти живых. Единственные, кого мы никогда не забудем, – те, кого уже нет рядом. Но мой герой не из их числа. Он – нормальный, просто я не оставила ему другого выхода. Он не умеет проигрывать и по сюжету должен уйти. И на мосту я искала его страх.