Василий Лягоскин: Дома мы не нужны. Книга шестая: В мире Болотного Ужаса

– А может, и говорил, – с радостью понял он, выталкивая из груди, – «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой!…».

Он пел; пели все римляне, граждане страны, больше которой в мире не было. И этот гимн заставил тучу остановиться, словно в нерешительности и общем раздумьи; а вождей, вместе с их грязными подданными, броситься в болота. Но не исчезнуть, а выстроиться неровной шеренгой за первыми же кустами, что росли уже на топкой почве. Там – знал Спартак – легион не сможет держать слитный строй; там у дикарей появится весомый шанс разодрать его на куски. И в песню каким-то чудом вплелась команда легата: «Легион! Стой!». Шеренги остановились – прямо перед столом, на котором уже не было Камней. Но не перестали петь вместе с остальными римлянами. А консул, до сего момента пребывавший в радостной эйфории, вдруг задал себе вопрос:

– И что теперь? Не можем же мы петь вечно? А туча ждет!

Гимн на языке, который уже был почти знакомым, родным, звучал уже в третий раз. В пересохшем горле першило, как, наверное, у многих вокруг. Первой – нет, не сдалась, а выразила свою боль и нежелание сдаваться выразила Ливия. Она вытолкнула из себя хриплое, и такое привычное в последние круги: «Ах!», – и осела на руки супруга. И уже не видела, что ее горестный возглас словно взорвал мир – в сознании Лентулла Батиата. Внешнее изменение было пока одно, но какое! Живая туча словно исторгла из себя победный клич, направленный совсем не на римлян. Она ужалась до размеров, не превышавшей площади перед крепостью, и рванула. Куда?!

Консул едва не выдернул руки из ладошки супруги, чтобы протереть глаза от другой невероятной, поистине волшебной картинки. Чахлые заросли болот разрезала ровная просека, ведущая вдаль. Эта полоса, начинавшаяся прямо от края площади и шириной не превышавшая дюжины стандартных шагов, не имела никакого отношения к жидким топям болот. Она была идеально ровной; даже на расстоянии теплой и чистой. К ней хотелось приникнуть рукой, или всем телом. А еще – не отрывать взгляда от ослепительно яркой зеленой звездочки, которая зажглась далеко-далеко, и не собиралась гаснуть.

– Не гасни! – попросил консул ее, – дай отпор туче… мы так долго тебя ждали.

– Ждали! – выдохнул рядом Марк Туллий, – ждали, Товарищ Полковник… дождались!

А по толпе римлян, прекратившей петь, как только туча гнуса унеслась прочь, прокатилось до края стены и обратно: «Избавитель!».

Но больше всех были потрясены, конечно же, дикари. В их болотных сказах и легендах фигура Избавителя тоже занимала главенствующее место. Но ждали ли они его так истово, как римляне? Теперь же они бросились врассыпную от дорожки, рассекшей их болота, словно гигантский клинок, не знавший преград. Только Вождь, лишившийся летучего войска, задержался, чтобы бросить взгляд, полный ненависти, на крепость. Его губы зашевелились, и Спартак, не порвавший до сих пор невидимых нитей, что позволяли ему ощущать и гнев Вождя, и его растерянность, и даже слова, услышал, как тот буквально выплюнул в болота фразу, заполненную страхом:

– Пришли! Пришли проклятые русские…

В ушах еще гремело мощное «Ура». Александра, ее Сашу, наконец-то опустили на широкую ступень перед широко открытой дверью цитадели. И к нему тут же подскочил алабай – младшая копия Малыша, на котором уже красовался ошейник его знаменитого отца. Но Саша лишь потрепал подросшего щенка за ухо, и нагнулся к чему-то, видному только ему. Это «что-то» скрылось в кулаке командира, и его лицо в один миг стало отсутствующим, чужим, страшным. Оксана первой закричала, рванулась к мужу, понимая, что сейчас, в эту минуту, может случиться что-то непоправимое. Она заколотила кулачками по груди Александра; тот «одарил» ее взглядом, полным безразличия.

– Нет! – поняла она в отчаянии Кудрявцева, – сейчас это равнодушие превратится в ярость, в безумие, и тогда никто и ничто не сможет остановить его!

Еще не проснувшийся материнский инстинкт заставил Оксану схватить руку мужа, и прижать ее к большому животу в последней, единственной надежде – что в полковнике Кудрявцеве тоже проснется инстинкт; что еще не родившиеся дети позовут его к себе, вырвут из страны страшных грез, в которую неведомое «что-то» окунуло мужа. И сыновья словно услышали мать; один из них топнул ножкой. Александр воспринял этот сигнал; сжал побелевшие кулаки с такой силой, что (поняла Оксана), будь внутри них камень, он тут же превратился бы в тончайшую пыль. И тут же с великим удивлением увидела, как меж разжавшихся пальцев любимого человека на ступень потекли серые струйки, сдуваемые ветром. А на нее смотрели такие родные; чуть виноватые глаза мужа. А потом эти глаза наполнились тревогой – за миг до того, как к самой Кудрявцевой пришло понимание: «Сейчас произойдет что-то ужасное!».