Инна Шолпо: Путешествие улитки и другие рассказы

Прощаясь в аэропорту, Георгий сказал мне неожиданно горячо: «Не переживай. Я приеду в Ленинград в январе. Один, без Оксаны. И всё будет».

Как я летела домой, я помню плохо: всю дорогу пила виски и роняла в стакан слёзы, пугая бортпроводниц. В аэропорту меня встретил папа, и мы сразу же сели в такси, потому что одета я была слишком легко. В Женеве было тридцать градусов жары и светило солнце, а здесь – тринадцать и противный мелкий дождь. В такси звучал не Крис Ри, а Гарик Кричевский, и водитель материл лезущих под колеса пешеходов совсем не по-французски.

Когда я вошла в свою квартиру, то вдруг увидела, какие у нас обшарпанные обои, как сыплется с потолка штукатурка. Прихожая показалась мне темной и слишком маленькой, а вся обстановка – щемяще убогой. Я села на скамеечку возле двери и заплакала от непонятной обиды.

Вечером позвонил Георгий: «Как долетела? А у нас дождь. Погода грустит, что ты уехала… Но мы скоро увидимся. В январе, ты помнишь?»

Взрослые часто дают детям обещания, чтобы утешить, надеясь, что они успокоятся и обо всем забудут. В январе он не приехал.

Полтора года я писала им письма. Ему и Оксане. Самые обычные невинные письма, чтобы они могли читать их вместе. Послала фотографии. Кое-где между строк намеком давала Георгию понять, что помню и люблю, называя самыми запомнившимися те места, где мы с ним особенно жарко целовались. Полтора года я училась готовить, вспоминая его любимые блюда. Писала стихи. Учила французский язык. И перед сном ласкала себя, мысленно представляя Георгия – его руки и грудь, покрытые мягкими черными волосами, бархатный взгляд его карих глаз с немного опущенными вниз уголками и, конечно, его губы…

Однажды ночью мне приснилось, что он лежит рядом в постели и обнимает меня. Выныривая из сна, я продолжала чувствовать на груди тяжесть его руки… Я потрогала ее, и она соскользнула, а я еще несколько минут приходила в себя в темноте, пока не поняла, что это была моя собственная затекшая рука, которую я из-за этого перестала ощущать.

И еще я купила диск Криса Ри и слушала его каждый день.

«Стоимость велика, цена высока, возьми все, что ты знаешь, и скажи “прощай”. Твоя невинность и неопытность теперь ничего не значат, потому что это – то место, где тот, кто знает, встречается с тем, кто не придает значения. Где ты был? Я слышу, как ты говоришь: “Мы встретимся в Blue Café”».

Интересно, кафе в этой песне синее или печальное? [3] Слово blue можно перевести и как «синий», и как «печальный». Последний вариант часто встречается в блюзовых песнях.

А когда Георгий наконец приехал, то зашел к нам днем, совсем ненадолго. Это было накануне моего дня рождения. Я думала о том, что же он мне подарит. Сама я очень люблю делать подарки. Ходить, выбирать, думать о том, что понравится близкому мне человеку, что его обрадует или приятно удивит…

Я написала длинное письмо со стихами, чтобы отдать его Георгию. Я сочиняла его все эти полтора года: мне так много хотелось ему сказать!

Но за все время, что он у нас пробыл, мы ни на минуту не остались наедине. А вместо подарка я получила от него деньги: «Я не знаю, что тебе подарить. Купи себе, что хочешь…» И я поняла, что продолжения у нашей истории не будет. Тем не менее я потихоньку от всех сунула ему в карман свое письмо.

Уходя, он попросил меня проводить его до трамвайной остановки. Некоторое время мы шли молча в холодных зимних сумерках. Потом он заговорил, как-то отчужденно, поучающим тоном:

– Ты что, обижаешься что ли? Не надо дуться. Ты же понимаешь, что я никогда не оставлю Оксану…

И я опять почувствовала себя ребенком, которого утешает снисходительный взрослый. Таким тоном можно говорить с маленькой несмышленой девочкой. А мне между прочим уже тридцать… И я не дурочка, а кандидат филологических наук!

Он говорил долго. О дочери, которая недавно родила. О племяннике из Москвы, который едет учиться в Швейцарию. Об ипотеке. О родственниках из Одессы, которым нужно помогать. О том, что он в ответе за всех. Но я не вслушивалась. Я вспоминала аэропорт, его горячие губы и слова: «Я приеду в январе. Один, без Оксаны. И всё будет». На остановке я попросила его вернуть мне мое письмо. Он отдал, даже не притворившись из вежливости, что его содержание ему интересно.