Мария Фомальгаут: На краю Самхейна

– То есть, вы уверяете, что умеете водить машину – но при этом не знаете, что это такое?

– А в вашей фирме умеют задавать на собеседовании неожиданные вопросы.

– И все-таки о машине…

– Ну, я сказал так, потому, что это ритуал. Так положено на вопрос о машине ответить – да.

– Молодец, признались. Мы очень любим честных людей. Ну что же, вы знаете, чем занимается наша фирма?

Вариантами реальности.

– Очень хорошо, а вы знаете, что это такое?

– М-м-м… имею представление.

Вы в курсе, что недавно на семьсот двенадцатом этаже столкнулись несколько вариантов?

– Да.

– И сколько же?

– Все четыре.

– А вот и нет… их было пять.

– А какая пятая реальность?

– Вот это вам и предстоит выяснить. Что же… ненормированный рабочий день, оклад плюс премиальные…

Запасов воздуха – на 30 лет.

Воды – на 30 лет.

Биомассы – на 30 лет.

– Э-э-э… Вху ар ю ту дэй?

Говорю, так и слышу в ушах голосок Мариваны, тебе, Супов, медведь не то что на уши наступил, он на них отплясывал…

Ладно, сам знаю, что это про меня анекдот: англичане сами не знают свой родной язык, мой английский в Лондоне никто не понимает.

Стучу к Эльзе. Хоть имя помню, Эльза, Эльза… или Лиза? Вот, блин…

– Эльза… кэн ай гив ю э кап оф ти?

Вроде так… позвольте пригласить вас на чашку чая.

Тишина за дверью. Хоть бы крикнула что ли, ай донт андестанд, или еще чего. Или лихорадочно соображает, что я такое сказал.

Снова стучу в дверь.

– Лиза!

Вот, блин, а если она не Лиза, а Эльза… тьфу… Черт, Одоевский по-английски только так шпарит, Маргарита по-английски только так, а Эльзу звать меня послали…

Толкаю дверь, открывается как-то неожиданно легко. Сейчас окажется за дверью Эльза, голая, завизжит, аа-а-а, руссиш швайн, потом засудит меня за этот… харакири… нет, харассмент…

– Эльза!

Нет её, что ли, а как нет, куда она денется, можно подумать, в доме есть куда деться.

В доме…

Надо название ему придумать, какое-нибудь навороченное, последний оплот, армагеддон, апокалипсис… а то все дом, дом…

– Эльза!

Спит, лежит на кровати, раскинув руки, голова свешена, а я ору тут как на базаре… Чш, так не спят, первый раз вижу, чтобы так спали, так и шею сломать недолго. Хочется подойти, поправить голову, только потом меня точно за харасмент засудят, прелести чуть прикрыты маечкой…

Все-таки подхожу, тут же отскакиваю, это новенькое что-то. Ошибка, розыгрыш какой-то, сейчас подскочит, а-аа-а, купился, сюрпрайз, сюрпрайз… не подскакивает, зачем-то хлопаю по щекам, сжимаю руки, ищу пульс…

…бросаюсь в коридор.

– Ты чего там, заснул, что ли? – Одоевский сонно смотрит на меня.

– Эльза… Эльза…

– Чего она?

– Уби… убили…

Давлюсь страшным словом, таким неуместным здесь, в последнем оплоте жизни…

Объем дома – 100 км 3

Гравитация внутри дома – поддерживается искусственно

Постоянная температура – 20 0 С, поддерживается искусственно

Прочность дома – способен выдержать Большой Разрыв

Сегодня улетели все звезды.

Куда – не сказали.

Просто снялись все с места, унеслись куда-то. Интересно так смотрелось, звезды в небе двигались, так было в каких-то детских снах, помню, просыпался, подбегал к окну, смотрел, да точно ли звезды движутся, у-у, нет, неправда…

На земле паника. Смотрел в новостях, земля кипит революциями, все против всех, люди как будто хотят выплеснуть все, что накопилось за всю историю человечества, все, в чем боялись признаться даже самим себе. красные против синих, зеленые против желтых, мужчины против женщин, крест против полумесяца, пчелы против меда. Кто-то взорвал Храм Христа Спасителя, кто-то угоняет космические челноки, надеется непонятно на что.

Потому что надеяться не на что.

Останется только Дом.

Которому надо дать имя.

Хочется поговорить с нашими, как там сейчас на земле. И нельзя, знаю, нельзя, Одоевский скривит рожу, будто лягушку съел, опять спросит – ты чего, по Земле соскучился?

Успеем еще соскучиться по земле.

Смотрю из окна Дома на панораму Москвы внизу, еще живой, еще сверкающей огнями реклам, а кое-где и пожаров. В который раз говорю себе – может, все обойдется.

– Ну что… – Одоевский чешет нос, – кто её так?

Оба – и Одоевский, и Маргарита смотрят на меня. В упор.

– А… когда я пришел, она уже мертвая была…

– Чем докажешь?

Вспыхиваю. Вот чего терпеть не могу, так вот этого, когда не виноват ни в чем, а меня обвиняют… Еще с детства, где-то в садике, Супов ваш окошко разбил, я к этому окошку и близко не подходил даже, и потом…