Виктор жил через два дома от Славы, рядом с прудиком в конце деревни. Все вместе за пять минут дошли до его участка. Виктор быстро открыл дверь. Выслушав рассказ Бориса, он включил свет во всем доме и даже во дворе – там у него были смонтированы два фонаря.
Виктор был небольшого роста и в очках. Возраст трудно было определить, похоже, что ближе к семидесяти. В городе его можно было бы назвать престарелым интеллигентом, однако деревенский быт и обстановка накладывали свой отпечаток. Большой нос картошкой, на котором сидели старые очки, был покрыт редкими седыми волосками. Михаилу показалось, что Виктор чем-то напоминает доброго гнома из детского мультфильма.
Тем временем Борис позвонил в полицию и о чем-то долго разговаривал по телефону. Михаил находился в прострации, голова не соображала. Шла его вторая бессонная ночь. Количество выпитого за два дня алкоголя практически без закуски было выше любой нормы. Если учесть то, что за последние часы он пережил столько противоположных эмоций и состояний, начиная с того, что замерз, потом возбудился, испытал страх, а потом стыд, то неудивительно, что все происходящее казалось ему сном.
Пока Слава с Виктором накрывали на стол, Борис объявил всем план действий. Он был простой и логичный.
Во-первых, так как никто, кроме Славы, не видел Марата повешенным, то делать выводы о произошедшей трагедии еще рано. Во-вторых, идти ночью и проверять, что там на самом деле случилось, никто не хочет и не будет. В-третьих, даже если все то, что говорит Слава – правда, то срочная помощь повесившемуся жителю вряд ли понадобится. Кроме того, присутствующим, пока они вместе, ничто не угрожает. К девяти утра подъедет патрульная полицейская машина, а там и станет понятно, что делать.
Раз уж Борис решил, что до приезда патруля все жители деревни будут находиться вместе и охранять друг друга, то скоротать время решили за столом. Слава разлил самогон по вместительным рюмкам и сказал:
– Жуть какая, давно у нас в деревне такого не было. Мне показалось, что когда я убегал из дома Марата, то кто-то смотрел мне вслед из его комнаты и тихонько хихикал.
– Пить надо меньше, – сказал Борис.
– Еще мне показалось, что у него штаны были спущены, – проигнорировал слова Бориса Слава.
– А смех какой был, низкий грудной или высокий птичий? – поинтересовался Виктор.
– Конечно, грудной женский, зазывающий. Какой еще у Марата в комнате может быть? – засмеялся Борис.
– Больше похож на птичий с переливами и причмокиванием, – Слава изобразил губами какие-то звуки.
Виктор многозначительно посмотрел на Бориса, тот примолк и сразу стал серьезен.
– А, Виктор, опять ты со своей «скверной» птицей. Нет тут у нас, кроме ворон, синиц и воробьев, птиц никаких. Те, что остались, конечно, тоже дурные, но «скверной» нету. И без твоих фантазий жути хватает, – твердо заявил Слава.
У Михаила почему-то руки свело в локтях. Они разогнулись и застыли под столом, как сухие палки, зажатые между коленками.
Слава, немного выпив, стал опять разговорчив.
– Вот, например, я в баню свою боюсь один ходить, особенно с похмелья. У меня там черная рука живет…
Михаил внутренне напрягся, вспомнился сон про черную руку Кати.
– Сам я руку не видел, меня отец ею в детстве пугал. Помните ту историю, которая в деревне с Натальей приключилась? Тогда еще ферма работала, люди нормальные в деревне жили.
– Эта та Наталья, которая во время пожара погибла? – спросил Виктор.
– Несчастный случай? – с надеждой полюбопытствовал Михаил.
– Темная история. Поговаривают, что ее местные жители сожгли, – нахмурившись, сказал Борис.
– Да, да! – сказал Слава. – Отец рассказывал, что он как-то в бане с похмелья спать лег, так его там черная рука душить стала, кое-как отбился, на улицу вылез, еле отдышался. Потом мать через неделю белье стирала, вдруг, как ошпаренная, на улицу выскакивает. Там, говорит, под лавкой что-то черное шевелится. Отец взял топор и давай под лавкой им шуровать. Вытаскивает топор, а он весь в крови, а под лавкой пусто. На следующее утро смотрит, соседка Наташка, ну, типа красавица местная, по улице с забинтованной рукой идет. Ну, думает – совпадение. Потом мать одна в баню стала бояться ходить. Где-то месяц прошел, и однажды, когда родители меня маленького еще мыли в бане, вдруг свет отключили. Так отца за яйца эта черная рука так хватанула, что у него аж искры из глаз посыпались. Он успел руку эту схватить, да с размаху об лавку шмякнуть.
Читать дальше