Элисон Винн Скотч: Цена удачи

Вот она, моя слава, подумала я. Вот куда она отправляется. Прямо в сортир.

– Об этом я не подумала, – сказала я совсем не так уверенно, как мне хотелось бы. Желудок поднялся к самому горлу. Я не завтракала, поэтому была уверена, что тошнить меня не будет, поскольку нечем. Холодный пот выступил на шее, пальцы заболели так, словно готовы были оторваться от ладоней.

– Совершенно верно! – Сенатор взметнула руки в воздух и, перестав расхаживать, указала на нас. – Кайл, разберитесь со всем этим. Натали, отправляйтесь домой. Кайл позвонит вам, если ему будет нужно, но я считаю, вам лучше держаться от этого в стороне. Вы и так достаточно нам навредили.

Кайл затряс головой и яростно сжал кулаки.

– Нет, – сказала я твердо, поднявшись со стула. – Это моя идея, моя вина, мне и выходить из положения. Я начала, я и закончу.

– Ничего подобного, – прошипела Дуприс. – Идите. Домой. Немедленно. Держитесь. От этого. В стороне.

Как будто мне было десять и она отправляла меня в мою комнату за плохое поведение.

Я хотела возразить, хотела напомнить, как в прошлом вытаскивала ее из худших передряг, и о том, что у нас все равно на семнадцать процентов больше и, когда все уляжется, этот потаскун уже не сможет сделать политическую карьеру, но прежде чем успела что-то возразить, изо всех сил метнулась к ее столу за бамбуковой корзиной для мусора. Но не успела. Меня вырвало прямо на дорогущие туфли «Джоан энд Дэвид».

– Я и сам бы не смог сказать лучше, – заметил Кайл, направляясь на кухню за бумажным полотенцем.

Сидя на кремовом ковре, впитывавшем следы рвоты, я подняла глаза на сенатора.

– Идите домой, Натали, – повторила она твердо. – Займитесь собой. Хватит с вас работы.

– Я так полагаю, проект по контролю рождаемости мы сейчас не будем обсуждать? – Я закрыла глаза.

– Обсуждение закончено. Впрочем, никакого обсуждения и не было, – сказала она, выходя из кабинета.

К тому времени как меня перестало мутить (в прямом смысле) и я включила телевизор, Тейлор уже сожрал наши пять процентов.

Дорогой дневник!

Это полное дерьмо, дорогой дневник. Моя жизнь – полное дерьмо. Я знаю, мне должно быть стыдно из-за Тейлора, но знаешь что? Мне не стыдно. В моей работе все средства хороши. Кайл это знает. Дуприс, конечно, тоже это знает. Как они меня отблагодарили? Наплевали на меня, выбросили на помойку. Вот что я тебе скажу, дневник, – пошли они в задницу.

Похоже, остались только мы двое, дневник. Готов к такому повороту? Ну, может быть, не только мы двое. Салли вчера выслушала меня, мерзавку, но было очевидно – она с моей тактикой не согласна. В том году вроде бы она брала интервью у Сюзанны Тейлор и считает ее нормальной теткой. Так и сказала: «Сюзанна нормальная тетка, ей не все равно. Думаю, она помогает многим женщинам в такой же ситуации, как у нее… – Тут Салли замолчала и посмотрела на меня. – Как у тебя». По правде сказать, дневник, меня это задело, потому что мне не особенно приятно, когда меня сравнивают с другими жертвами рака, но все равно Салли меня слушала, и даже, кажется, не сильно осуждала. Поэтому мне кажется, дневник, остались только мы трое. Может быть, это не так плохо.

К тому же тот факт, что с работы мне больше не звонят, вообще-то на пользу той культурной программе, какую я себе наметила. Знаю, ты удивишься, но моя первая охота на мужчину прошла без сучка без задоринки. Ха! Я же тебе говорила – не волнуйся!

На следующий день после всех этих событий я позвонила Колину, чтобы получить ответы на свои вопросы. В моих планах позвонить им всем – нечего смеяться, мой список не такой уж и длинный, чтобы я не успела всех обзвонить к тому времени, как останусь без грудей и перейду на другую сторону.

Колин, вполне понятно, удивился моему звонку. Мы расстались как раз перед школьным выпускным. За пять месяцев до этого он лишил меня девственности, хотя, если совсем честно – я ведь должна быть абсолютно честной, поскольку я одна это и читаю, – я очень легко с ней рассталась. Он по-прежнему жил в Брин-Мар, к телефону подошла его жена. Господи, надеюсь, она не стала особенно задумываться, что за странная женщина звонит в обеденное время. Колин вряд ли стал бы ей изменять; думаю, из всех шести он самый верный. Высоко ставит планку, и все такое.

Когда он спросил, почему я звоню, я объяснила – хочу кое-что для себя выяснить и надеюсь, что он может хотя бы частично ответить на мой вопрос. Я не сказала ему о раке, но, думаю, он и так знал – услышал в числе прочих городских сплетен. Поэтому когда Колин, помолчав, спросил, как я себя чувствую, подчеркивая «как», я поняла – он все знает. Я постоянно слышу, как люди выделяют голосом первое слово, и вижу, как они опускают глаза и качают головой, справляясь о моем здоровье безо всякого желания получить подробный ответ. Знаю, знаю, и Дженис, и Салли сказали мне – людям непросто говорить о раке, как и о смерти. Но разве они умрут (прошу прощения за эту метафору), если заговорят о том, что сейчас для меня – самое важное? Впервые в жизни, поскольку сенатор не отвечает на мои звонки, а от Кайла не было новостей уже два дня, самое важное для меня – болезнь, и никто не хочет знать о ней, но все подчеркивают свое «как».