Маша Трауб: Семейная кухня (сборник)

Тетю Аллу увезли. Мы со Славиком стояли на дороге и смотрели вслед.

– Надо было спросить, в какую больницу, – сообразив, ахнула я.

Мы побежали домой и начали обзванивать все больницы по телефонному справочнику, но нигде Аллы Малафеевой не было. Не поступала. Я наконец дозвонилась до мамы и, рыдая, пыталась рассказать, что Аллы Малафеевой нигде нет, что мы ее спустили по лестнице, что ее роняли два раза, что я не знаю, как это случилось…

– Какой Малафеевой? – мама говорила отрывисто и строго. – Что у вас случилось? Ты одна?

– Нет, со Славиком!

– Дай ему трубку.

– Тетя Аллу забрали в больницу, мы не знаем в какую, – сказал маме Славик и спокойно, жуя булку, передал информацию. Я в это время захлебывалась слезами, у меня была истерика. Я знала фамилию Гришки, тети-Аллиного сына, Малафеев, по отцу, а тетя Алла была Никифоровой.

Тетя Алла умерла в машине «Скорой помощи». Мама ездила в больницу, в морг и отправляла тело на Украину, в деревню Валентиновку, откуда тетя Алла была родом и где жила ее то ли тетка, то ли сватья. Она заказывала межгород и долго кричала в трубку. То ли тетка, то ли сватья хоронить тетю Аллу не собиралась и требовала прислать денег на похороны. Муж тети Аллы должен был выйти через шесть лет, сын – через три. Мама отправила тело, деньги и положила свое парадное платье. Новое, ни разу не надетое. И туфли на каблуках. Тоже новые.

– Пусть будет красивая, – рассказывала мама тете Гале.

– Твое платье на нее не налезет, и туфли тоже. Родственницы будут на деревенские танцы ходить, пастухов соблазнять, – хмыкнула тетя Галя.

– Пусть. Я сделала то, что должна была.

– Ну и дура. Какая им там, в деревне, разница? Твоей Алке уж точно все равно. А ты теперь без платья и без туфель.

– Да ладно. Надо было поехать, проследить. На работе не отпустили.

– И правильно. Нечего тебе там делать. Никто твоих стараний не оценит. Скажут, что у тебя денег куры не клюют, и еще ненавидеть будут.

Мама писала на зону письма. Отправляла посылки. Муж тети Аллы просил денег. Не для себя, для сына. Мама ходила черная. Я все время плакала. В доме пахло валокордином и коньяком – стойкий, приторный запах. Ко мне приходил Славик и молча смотрел, как я плачу.

Запах кофе и свежеиспеченных булочек, самые сильные, самые мощные возбудители рецепторов, связаны в моей памяти с тетей Аллой. Так же, как гренки на завтрак и каша из духовки. Теперь я знаю, что тетя Алла варила мне гурьевскую кашу. Откуда она знала рецепт?

Тогда все считали, что в Москве есть еда. И только в столице можно выжить. Маме звонили с Севера и просили прислать продукты. Сначала она посылала какие-то посылки, а потом перестала, отказывалась говорить, если звонил межгород. У нее не было ни денег, ни сил.

Мы только-только отошли от смерти тети Аллы, когда на пороге нашей квартиры появилась машинистка Юля с Асечкой – приехали лечиться. У Асечки была астма.

Вечером мама приготовила ужин и усадила нас есть.

– Тетя Оля, вы такая хорошая, – сказала Асечка, уплетая мясо с картошкой. – Вам тяжело, да? Вы устали? Все очень-очень вкусно. И квартира у вас красивая и большая.

Юля устало улыбалась, глядя на дочь. Мама думала о чем-то своем и не реагировала. А у меня случилась истерика. Не знаю, что на меня тогда нашло. Я же видела, что Ася говорит неискренне, что хочет понравиться моей маме. Эта малышка со взрослым взглядом рассматривала моих кукол и усаживала в угол тех, что ей понравились.

– Я тебе их не отдам, – сказала я.

– Отдашь, – спокойно ответила Ася.

– Не отдам.

– Вот увидишь.

Ася вдруг, в один момент расплакалась, и Юля с мамой прибежали к нам в комнату.

– У меня никогда таких кукол не было. А Маша не дает мне в них поиграть. – Ася заливалась слезами и прижимала к груди куклу.

– Маша, – строго сказала мама, – ты же уже большая, отдай.

Мамино слово было законом. Я кивнула. Ася, убедившись, что на нее не смотрят, показала мне язык.

– Дура, – прошипела я.

– Сама такая, – ответила она.

В тот же вечер я лишилась половины своих платьев, которые были мне малы, но дороги – мама велела отдать все Асе – и целых десяти театральных конфет, которые я тоже должна была отдать Асечке, потому что девочка никогда таких не ела, а я вроде как каждый день такие ем, сколько влезет.

– Мам! Пусть они уедут! – кричала я на кухне. – Я не хочу с ними жить! У Аси нет никакой астмы.

Ася притворно закашлялась и закатила глаза.

– В кого ты такая выросла, бессердечная и злая? – Юля кинулась к дочери.