Виктория Токарева: Извинюсь. Не расстреляют (сборник)

Если облака не закроют землю, то внизу будут видны города, четкие ремни дорог и круглые озера величиной с пятикопеечную монету.

А мужа и Потякина будет не видно совсем. Их не разглядеть, даже если очень напрячь зрение.

– Ты слушаешь или нет?

– Слушаю. А что я еще делаю?

– Думаешь про свое.

– Ничего я не думаю про свое. Со мной все ясно. Если кастрюлю поставить на самый сильный огонь, суп выкипает, вот и все.

– Суп? – переспросила Татьяна.

– И любовь тоже. Нельзя создавать слишком высокую температуру кипения страстей. У поляков даже есть выражение: нормальная милошчь. Это значит: нормальная любовь.

– Тебе не интересно то, что я рассказываю? – заботливо спросила Татьяна.

– Интересно. Рассказывай дальше.

– А на чем я остановилась?

По пруду скользили черные лебеди. Неподалеку от берега на воде стояли их домики. В том, что лебеди жили в центре города в парке культуры и отдыха, было что-то вымороченное, унизительное и для людей, и для птиц.

Женщина за нашей спиной звала ребенка:

– Ала-а, Ала-а…

Последнюю букву «а» она тянула, как пела.

Подошла Алла, худенькая, востроносенькая.

– Ну что ты ко всем лезешь? – спрашивала женщина.

Алла открыто, непонимающе смотрела на женщину, не могла сообразить, в чем ее вина.

– Пойдем посмотрим наших, – предложила я.

Был первый день летних каникул.

К каждому аттракциону тянулась очередь в полкилометра, и вся территория парка была пересечена этими очередями. Ленка, Юлька и Наташка пристроились на «летающие качели». Они стояли уже час, но продвинулись только наполовину. Впереди предстоял еще час.

Дочери Татьяны Ленка и Юлька были близнецы. Возможно, они чем-то и отличались одна от другой, но эту разницу видела только Татьяна. Что касается меня, я различала девочек по голубой жилке на переносице. У Юльки жилка была, а у Ленки нет.

Юлька и Ленка были изящные, как комарики, и вызывали в людях чувство умиления и опеки.

Моя Наташка как две капли воды походила на меня и одновременно на тюфячок, набитый мукой. Она была неуклюжая, добротная, вызывающая чувство уверенности и родительского тщеславия. Полуденное солнце пекло в самую макушку. Подле очереди на траве сидели женщины и дети. На газетах была разложена еда. На лицах людей застыла какая-то обреченность и готовность ждать сколько угодно, хоть до скончания света.

– Как в эвакуации, – сказала Татьяна.

– Интересно, а чего они не уходят?

– А чего мы не уходим?

– Пойдемте домой! – решительно распорядилась я.

Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки:

– Ну пожалуйста, ну мамочка… ну дорогая…

При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными трезвыми глазками чекиста.

Ленка и Юлька страдали молча. Они были воспитаны, как солдаты в армии, и ослушаться приказа им просто не приходило в голову.

– Пусть стоят, – сдалась Татьяна.

Наташка тут же вознесла руки над головой и завопила:

– Урра-а-а! – приглашая подруг ко всеобщему ликованию.

Юлька деликатно проговорила «ура» и засветилась бледным, безупречно красивым личиком. А Ленка промолчала. Ей требовалось время, чтобы выйти из одного состояния и переместиться в другое.

Я встала в очередь, и эта же самая гипнотическая покорность судьбе опутала и меня. Мне показалось, что температура моего тела понизилась, а мозги стали крутиться медленнее и по кругу, постоянно возвращаясь в одну и ту же точку. Мой организм приспособился к ожиданию.

Аттракцион рассчитан на четыре минуты. Надо ждать два часа. По самым приблизительным подсчетам, ждать надо в тридцать раз больше, чем развлекаться. И так всю жизнь: соотношение ожидания и праздника в моей жизни – один к тридцати.

Люди стираются, изнашиваются в обыденности. Они стоят в очереди, чтобы получить четыре минуты счастья. А что счастье? Отсутствие обыденного? Или когда ты ее любишь, твою обыденность?

В старости любят свою обыденность или не замечают ее. Может, мы с Татьяной еще молоды и ждем от жизни больше, чем она может нам предложить. А может, мы живем невнимательно и неправильно распределяем свое внимание, как первоклассник на уроке.