Платон Беседин: Учитель. Том 1. Роман перемен

– Тормози, Витя!

Но брат, видимо, и сам все понимает. Как-то сразу, в миг становится ясно. Озарение, просветление – и тут же мрак.

– Мне хуево…

Брат говорит это непривычно тихо, рассеянно. Боюсь подойти к нему, боюсь притронуться, одно касание – и проклятие настигнет тебя. Рана Виктора кровоточит.

– Надо перевязать – оторви кусок футболки.

Думаю, о чьей футболке он говорит, но рву свою.

– Пидор татарский, блядь!

Брат перевязывает рану. Когда он финальным движением затягивает узел, окончательно понимаю, что случилось у озера. Изображение фокусируется. Картинка четкая, ясная, без помех. Паники нет. Пока что нет. Она расчищает место для торжественного своего появления, наваливаясь покорностью и оцепенением.

– Блядь, кажется, мы его захуярили, Бес! Ебать, блядь! – Брат, склонившись, осматривает татарского борова.

– Но…

– На хуй ты его со всей дури?

Брат говорит это напористо, борзо, как само собой разумеющееся, и начинаю верить, что я, действительно, убийца. Еще полчаса, час и вера моя станет окончательной, бесповоротной, приговаривающей.

Пахнет хвоей и тиной. Кровь на голове татарского борова. Господи, да какой он боров? Человек! Его зовут Зенур. Жаль, что не Лазарь.

Наверное, когда его найдут, кровь, запекшись, утратит красный оттенок, а вот футболка по-прежнему будет цвета винных дрожжей. И, глядя на нее, я хочу убедить себя, что передо мной все же не человек, а дрожжевое пятно, и я не у озера в Табачном, а дома, у парника, в безопасности.

– Сука, блядь!

Нет, сука не здесь. Она – там, у дискотеки. Дышит воздухом, отдыхает. Пока самцы убивают друг друга. Оказывается, это легче, чем зарезать курицу. Достаточно простой случайности.

– Нужно сбросить его в озеро!

Телевидение и кино делают из нас преступников. Лицо брата уже не бледно, не рассеяно – прищур такой, как обычно, ни миллиметра в плюс, ни миллиметра в минус. Да, Виктор Шкарин решителен, убедителен, но его слова для меня – пустышки, как флаера, которые раздавала у «Макдональдса» девушка с щечками, похожими на половинки яблока: взял, посмотрел, выкинул.

А вот крик души, совести на манер тех, что издают безумцы, юродивые, «мы пролили кровь» реален. Оглушительными ударами он рихтует черепную коробку, чтобы, достав мозг, вставить на его место новый – еще более мощный – генератор вины. Мучайся, тварь! И если захочешь смерти как искупления, то она ничего не изменит: слишком ты разбух от обиды и страха – не пролезть в игольное ушко. Поэтому для тебя – деревенская закоптелая банька и по всем углам пауки. Попробуй отмыться.

Бежать от нее! Прочь, прочь!

– Эй, Аркадий, ты куда?

Не оборачиваться, не возвращаться! Я должен учиться этому. Надо, надо утешить внутреннего ребенка в себе. И повзрослеть.