Салли Гарднер: Червивая Луна

Мы всё шагаем.

Интересно, что все-таки имел в виду охранник. Мне конец, или завтра будет новый день? Я не спрашиваю его. Заметно, что он с большой радостью не ответит мне на этот вопрос. Он останавливается у одной из дверей, совершенно такой же, как и все остальные, отпирает ее и открывает пинком. За ней только темнота. Может быть, я прав – меня бросят гнить здесь, и всем будет пофигу.

Охранник толкает меня внутрь, и дверь за мной захлопывается. В щелчке замка мне слышится вечность.

Я изо всех сил стараюсь разглядеть что-нибудь в непроглядной тьме. Я не знаю даже, какого размера камера. Я чувствую только ее прокисшую темноту. До меня не сразу доходит, что я тут не один. Что здесь есть кто-то еще.

Кто-то еще заговаривает со мной.

– Твоих родителей тоже забрали? – спрашивает этот кто-то. – И как, они тебя очень любят?

Я не отвечаю. Голос сломан, но я все равно узнаю его.

– Последнего мальчика любили не очень-то сильно. Поэтому он теперь мертв.

Я двигаюсь вперед, выставив руки перед собой.

– Не подходи, – говорит он. Я продолжаю идти. – Я сказал, не подходи!

Не останавливаюсь, пока мне не кажется, что я уже рядом с ним и что он сможет расслышать мой шепот.

– Гектор. Это я, Стандиш.

Я не вижу Гектора. Я только слышу его голос. Гектор сгорбился неясной тенью в углу.

Я сажусь рядом. Он придвигается ближе.

Я знаю, что ему больно.

Я знаю его лучше, чем самого себя.

Я знаю, что он думает. Он думает: «Какого хрена здесь делает Стандиш?»

– Что они с тобой сделали? – спрашиваю я.

– Ничего страшного. У меня осталось еще целых восемь пальцев.

– Должно быть десять.

– Мизинец достался моему папе, как только застрелили маму.

Слабый голос. Я едва могу его расслышать.

– Не понимаю, – говорю я. – За что?

– Они хотели доказать папе, что на этот раз шутки кончились. Что если он опять откажется подчиняться руководителям, то меня тоже убьют. Только медленно.

Он дышит с трудом.

– А чем занимался твой папа?

Он медлит. Это секрет, об этом нельзя говорить. Хотя я и так знаю. Но поверю, только если Гектор сам мне скажет.

– Он был ученым, работал на правительство, – шепчет он. – Мечтал послать человека на Луну. Эта мечта понравилась президенту. Но потом папа отказался работать на президента, он был против того, как Родина обращается с теми, кто для нее трудится.

Голос Гектора прерывается, ему надо выровнять дыхание.

– Таких, как мой папа, называют спящими агентами. Мы понимали, что когда-нибудь его разбудят. Что он снова понадобится.

Да, пожалуй, устроить фальшивую Луну, чтобы она выглядела как настоящая, а потом снарядить космический корабль для высадки на нее и космонавта для прогулки по ее поверхности – тут без парочки ученых не обойдешься.

Гектор тихонько заканчивает:

– Если папа будет выполнять все, что ему прикажут, то мне будут давать еду и менять повязки. А если нет, то отрубят еще один палец.

Свет включается внезапно, как удар. Гектор открывает глаза. Думаю, нас подслушивали. Не слишком ли много я сказал? А Гектор? Так ярко, что на мгновение я снова ослеплен. Гектор отодвигается. Когда мне удается проморгаться, я вижу, что он смотрит на меня, как на видение.

– Я надеялся, что ты мне снишься, – говорит он. – Хороший сон, посланный мне в утешение.

Теперь я могу его разглядеть. Он худ до прозрачности. Грязные бинты, сквозь которые сочится свежая кровь. Но он поправится. Я уверен, что он поправится. Я притягиваю его к себе и крепко держу. Если я его не отпущу, он поправится.

– А деда они тоже арестовали? – спрашивает он.

– Нет, – шепчу я.

– Только тебя? Почему?

– Я пришел сам, забрать тебя домой.

– Ты пришел… Что? Через лаз?

– Да.

– Ты что, чокнулся?

– Может быть.

Он смеется. Хриплый смешок. Ну, я хотя бы его развеселил.

– Стандиш, что ты задумал? Какую безумную храбрую выходку?

– Отличную.

Однако придется признать, что охранник был прав, когда сказал, что мне повезло. Самое большое везение – найти здесь Гектора. Может быть, это знак, что все получится. Все, что мне теперь нужно, – поверить, что это возможно.

– Я о тебе много думал, – говорит Гектор тихо.

– Я заберу тебя в страну крока-кольцев, – говорю я. – Помнишь? Будем кататься в таком огромном «кадиллаке».

– Какого цвета? – спрашивает он. Плохо дело. Гектор должен помнить. Мы так часто об этом говорили.

– Небесно-синего, – отвечаю я.