Сесилия Ахерн: Игра в марблс

Перемена оказывала на меня двойное действие: я чувствовал и надежду, и отчаяние. Надеялся, что я выберусь, отчаивался оттого, что пока не могу.

Во рту пересохло, нужно попить. Я огляделся в поисках стакана воды, обычно мне оставляли его на тумбочке у кровати, справа, чтобы тренировать правую руку. Но рядом со стаканом я вижу шарик – большой, роскошный, синий. Утренний свет, проникнув в окно, зажег в нем огонь, и от восторга у меня пресеклось дыхание. Потрясающее зрелище – как он красив, как изящен. Само совершенство. Редчайшая вещь.

Внутри наша планета. Среди голубых океанов – карта материков, точно соблюдены пропорции. Земля и горы коричневых, песочных, медовых тонов, каждая страна присутствует, не пропал ни единый остров. Даже белые завитки облаков в Северном полушарии. Целый мир заключен в шарик. Я потянулся к нему левой рукой, не хотел рисковать, хватая его ненадежной правой, не тот случай. Я вращал шарик, изучая каждый дюйм. Океан словно светился изнутри, прекрасны обводы островов. Ни царапинки, ни скола. В идеальном состоянии. Диво дивное. Больше обычного, три с половиной дюйма в диаметре. Я держал его в горсти, этот большой горделивый шар. Сидел, выпрямившись, прислушиваясь к взволнованному стуку своего сердца. Нужно надеть очки, тогда я лучше рассмотрю это сокровище. Очки были на полочке слева, до них дотянуться проще. Нацепив их, я обнаружил еще и записку. Осторожно опустив шарик себе на колени, я потянулся левой рукой за этой запиской, что было непросто, нужно было действовать осторожно, чтобы не уронить шарик на пол, страшно представить себе такую беду.

Я дотянулся до записки и снова сел поудобнее, чтобы ее прочесть.

Папа,

Весь мир в твоих руках.

С любовью,

Слезы покатились по щекам. Я смотрел на синий шарик – казалось, время остановилось, пока я на него смотрел, – и я поверил своей дочери. Я справлюсь. Я смогу вернуть себе свою жизнь. А потом сон снова одолел меня. Глаза устали. Я снял очки, понадежнее пристроил шарик. Он был похож на тот, который я увидел во время медового месяца, который я так хотел купить, но денег не хватило. И вдруг привиделась Джина в ту же пору медового месяца, ее лицо, юное, невинное, в венецианском отеле, веснушки на щеках и носу, ни грамма косметики, мгновения перед тем, как мы впервые занялись любовью. Тот образ ее сохранился в моей памяти навеки, взгляд, полный любви, невинный взгляд. Вместе с воспоминанием пришла и мысль, всепоглощающее желание отдать ей этот шарик, вручить ей весь мир. Следовало мне это сделать еще тогда, в Венеции, а я не сделал. Сделаю это теперь. Вручу ей ту часть меня, которую так долго скрывал.

Сабрина поймет, и Кэт, и Роберт, муж Джины. Когда-нибудь Джина отдаст этот шарик Сабрине или мальчикам, как подрастут. Это будет фамильная драгоценность, мы будем передавать Землю из поколения в поколение.

А Кэт – Кэт я отдам свое сердце. Отдам целиком.

Я добралась домой к пяти часам утра. Долгий был день и долгая ночь. Завалиться бы в постель хоть на несколько часов, пока Эйдан не вернулся с детьми.

Не знаю, права ли Эми со своей лунной теорией, но вчера в приемной у Микки я услышала и вполне ободряющие мысли: новая луна – символическая дверь, через которую входит нечто новое. Многие считают, это самое время решить на ближайшее будущее, что ты хочешь создавать, развивать и совершенствовать. Иными словами, это время творить новое. В том числе новые воспоминания.

Мне представляется, как я, маленькая, не могла уснуть в ночь полнолуния, пробужденная, бодрствующая, настороже, в голове слишком много мыслей и планов, ни на минуту нельзя угомониться, словно маяк посылает мне срочное сообщение. Действительно ли это все из-за луны? Не знаю. И все же не стоит отказываться от визитов к психологу. Только-только наметился настоящий разговор.

Несмотря на новолуние, на улице так светло, что я вижу свою соседку миссис О’Грэди, она следит сквозь кружевные занавески за моим позорно поздним возвращением. Всовывая ключ в замок, я чувствую себя не другой женщиной, но той же самой, однако слегка изменившейся – к лучшему.

Я мечтаю скинуть обувь, раздеться и рухнуть в постель, несколько часов осталось до возвращения детей, но прежде, чем я успеваю повернуть ключ, дверь распахивается навстречу, и только тут я замечаю у дома автомобиль Эйдана.

Эйдан обнимает меня – взъерошенный, замученный, красивый, от одного выражения его лица меня разбирает смех.