Паулина Симонс: Талли

Талли молчала.

— Робин ушел из дома, — наконец сказала она.

— Во-о-от оно что… — Шейки прямо-таки задохнулась. — С чего это он?

— Дело в том, что я уезжаю в Калифорнию, — сказала Талли.

Помолчали.

— Вот оно что… — опять сказала Шейки. — Ты пришла попрощаться?

Талли кивнула.

— Ты забираешь обоих детей?

Талли кивнула еще раз.

— Он отдал тебе Бумеранга? Это просто невероятно! Ты ведьма, Талли. Какое заклятье тебе помогло?

— Я не могла уехать без Бумеранга.

— Когда ты уезжаешь?

— Скоро, — сказала Талли и подумала: «Как я ненавижу этот слово — скоро».

— Чудесно. Так какого же черта ты так мрачно выглядишь? Почему не сияешь от радости?

«Я не могу его оставить! Я не могу его оставить! Я не могу его оставить!» — кричало в голове у Талли.

— Просто много хлопот, — со вздохом ответила Талли, совершенно не думая ни о каких хлопотах. — Нужно подать заявление об уходе с работы. Нужно собрать вещи. Доделать кое-какие дела. Знаешь, Бог поздновато наделил меня совестью.

— При чем здесь совесть, Талли? — Шейки погладила ее по руке. — Мне грустно. Мне грустно, что ты уезжаешь Я буду скучать по тебе. Так, значит, он решил взять тебя с собой. Удивительно.

— А я решилась поехать. Это еще удивительнее, — неуверенно сказала Талли.

— Да, наверное. У вас уже есть где жить?

— Конечно. Он снят дом в Кармеле. Кармели — хорошо звучит, правда?

— Очаровательно, — сказала Шейки, но в глазах ее не было блеска.

Талли рассеянно кивнула.

— Послушай, Шейки, — вдруг спросила она. — Ты когда-нибудь смотрела свой выпускной ежегодник?

— Я частенько его смотрю, — ответила Шейки. — Так забавно видеть, какими мы тогда были. Ты с тех пор очень изменилась, Талли. Похорошела.

— Потолстела, ты хочешь сказать.

— Нет, похорошела. А вот я поседела, хоть это пока и незаметно.

Талли внимательно посмотрела на волосы своей подруги.

— Я бы никогда не заметила.

— У тебя нет никакой мечты, Талли? — спросила Шейки, пристально посмотрев на нее.

Талли не ответила.

— Ты счастлива, Шейки? — в свою очередь спросила она.

— Да. Я счастлива. Конечно, счастье совсем не такое, каким я его представляла тогда, но я счастлива. Так у тебя нет мечты, Талли? — еще раз спросила она.

— Да, — солгала Талли.

— Это плохо. Потому что если бы у тебя были мечты, многие, из них осуществились бы.

От этих слов Талли беспокойно заерзала на стуле.

— Как он сейчас выглядит? — спокойно спросила Шейки. — Я не видела его четыре года. Все так же неотразим?

Талли кивнула.

— Он носит все тот же красный свитер. Но у него появились морщинки. У глаз, у рта, на лбу. Стало меньше волос.

Шейки улыбнулась

— Есть все-таки Бог на небе! Джек Пендел — лысый! — воскликнула она.

Талли поднялась. Шейки тоже встала и обняла ее.

— Счастья тебе, Талли. Счастья вам обоим. Мы с Джул будем скучать по тебе.

— Ну что ты на это скажешь? Она решила вернуться в Топику именно тогда, когда я собиралась уезжать.

— А куда делась Лаура? — спросила Шейки. — Мне казалось, они были так близки.

— Лаура, очевидно, нашла себе другую поживу. Мужскую. Кажется, она в августе выходит замуж.

— Бедная Джул. Как она это восприняла?

— Ужасно, конечно, — сказала Талли.

— Да, ей, должно быть, тяжело, — сказала Шейки. — Мне никогда не нравилась эта Лаура. Я надеюсь, что Джул останется здесь. Я люблю ее.

— И я ее люблю, — улыбнулась Талли.

Талли уложила детей спать, включила телевизор, восьмой канал. Показывали ретроспективу фильмов с Джеком Николсоном. «Пять простых пьес», «Половые сношения», «Полет над гнездом кукушки». Медсестра Рэтчед кого-то Талли напомнила: суровое лицо, неровно подстриженные; волосы… Что-то всплыло в памяти, но снова ушло в глубину. Талли так и заснула на диване перед телевизором во время сцены в автобусе в «Полете над гнездом кукушки»..

Ночью у Дженни подскочила температура. Талли сидела с ней внизу. Малышка могла спать только на руках у матери, и Талли нежно баюкала ее. «Почему меня никто не баюкает? — думала Талли. — Мне тоже нужно, чтоб меня баюкали на груди».

Она поцеловала Дженни в мягкую младенческую макушку, покрытую светлыми волосиками, вдохнула ее нежный запах. «Я лишу его этой радости. Он не будет растить ее, не будет укладывать спать, не будет купать, не будет гулять с ней. Не услышит, как она назовет его папой, не увидит ее ни в маскарадном костюме, ни в вечернем платье. Не увидит в ванной голенькой, с порозовевшим тельцем. Не узнает, как она будет расти. Он не узнает всех этих чудес, скрытых в двух маленьких, толстеньких ручках, в пухленьких ножках, в светлой головке. О Боже! Как я хочу, чтобы он был с ней, а она с ним!»