Кэти Эванс: Настоящий (ЛП)

Я задерживаю дыхание в молчаливом шоке, когда он дотягивается к моей руке, заключая ее в своей холодной хватке, и подносит мои пальцы к своим губам.

Мое сердце ускоряет ритм, когда я, оставаясь на месте в приятной агонии наблюдаю, как он переворачивает мою руку. Он смотрит в центр моей ладони перед тем, как наклонится и провести по моей коже языком, нежно облизывая меня. В моем желудке взрывается потребность.

− Та фотография очень рассердила меня, Брук, − говорит он в мою кожу, проводя своим языком по чувствительному месту на моей ладони. − Когда ты принадлежишь кому-то… то никого другого ты не целуешь. Ты не целуешь его врага. Ты ему не врешь. Не предаешь его.

Мой организм оживает, когда его зубы касаются моей ладони.

И з меня вырывается дрожащий голос.

− Прости. Я хотела защитить тебя, как ты защищаешь меня. Я никогда больше не буду ничего делать за твоей спиной, Реми. Я ушла от тебя не потому, что ты находился в маниакальном состоянии, я просто не хотела, чтобы ты становился таким или унижался из-за меня.

Он мрачно кивает, бросает на меня быстрый жаждущий взгляд, отпуская мою руку назад на мои колени.

− Тогда, должно быть, я что-то упустил. Потому что я до сих пор не понимаю, какого хрена ты оставила меня, когда я так чертовски в тебе нуждался!

Боль в его голосе задевает меня и жалит мои глаза.

− Реми, прости! − несчастно плачу я.

Он взволнованный стонет, затем вытаскивает мое как попало завернутое письмо с кармана джинсов, на стул. Бумага смята и протерта посередине из-за стольких чтений.

− Ты действительно имела ввиду то, что ты писала мне? − От глубоко несчастного его голоса волоски на моем теле встают дыбом.

− Что именно?

Он хватает бумагу, разворачивает ее и тыкает пальцем на слова:

«Я люблю тебя, Реми.»

Затем он снова сминает ее в кулаке, глядя на меня в гневе и отчаянии. Мое сердце сжимается, когда до меня доходит, что он даже не может сказать мне этого вслух.

Кто вообще говорил ему, что любит его?

Я.

В письме.

В тысячи песен.

Но не вслух.

Даже его родителям нужны были только деньги. Они никогда не признавали его и не дарили ему любви, которую он заслуживал. А я? О, боже, я его оставила. Так же, как все остальные. Горло сжимается, я очень быстро киваю, а его челюсть так сильно сжимается, как будто он сдерживает какое-то дикое чувство.

− Скажи это, − грубо шепчет он.

− Зачем?

− Мне нужно это услышать.

− Почему тебе нужно это услышать?

− По этой причине ты от меня ушла?

Горящие слезы заполняют мои глаза.

В его вопросе слышится отчаяние, и я думаю, что он так сильно хочет это знать потому, что это, наверное, единственная причина моего ухода, которую он сможет принять.

Новая сильная боль пробуждается в моей груди, когда я представляю себе, как он просыпается в больнице после того, что сделал для меня, и понимает, что я ушла. Когда я сказала, что мне никогда не было его достаточно…

− Из-за этого, Брук? Почему ты ушла? Или, потому что ты готова бросить меня? Я думал, ты более храбрая, маленькая петарда, я действительно так думал.

Он дико изучает мое лицо, и я чувствую, что также дико смотрю на его потрясающе красивые черты лица, заметив, что над его бровями все еще есть шрам…

Я импульсивно дотрагиваюсь к нему, и в момент, когда мой палец касается с его заживляющей кожей, из меня вырываются слова.

− Я люблю тебя. Я люблю тебя. − В его груди задерживается дыхание, и я в порыве продолжаю. − Больше, чем можно любить любого другого человека. Я ушла, потому что ты разбивал мое сердце, снова и снова той ночью, вместе с твоими костями. Я ушла потому, что я больше не могла этого вынести!

Он закрывает глаза, и меня так глубоко задевают его мучения. Мое признание открывает меня, делая уязвимой. Я слышу, как он резко выдыхает, и мне больно от воспоминания, что он сделал для меня, чтобы спасти Нору. Я роняю руку, и мой голос дрожит в отчаянии.

− Я не хочу, чтобы ты еще когда-нибудь осознанно позволял кому-то вредить тебе. Никогда. Даже ради меня, Реми. Никогда. Ты значишь. Слишком. Много! Ты меня слышишь?

Сильно, дрожащими руками, он охватывает мое лицо и притягивает к себе, и я вздрагиваю, впитывая ощущение его рук снова. Мое сердце бьется потому, что я знаю, что это первая ночь до конца моей жизни, и я хочу, чтобы так было.

− Я бы сделал это тысячу раз для тебя. − Он вдыхает меня. А я вдыхаю его. − Тысячу. Миллион. И меня не волнует, унизили ли меня. Меня ничего не волнует. Я знал только то, что ты была готова целовать краски того ублюдка ради своей сестры, и я должен был вернуть ее тебе.