Алиса Ростовцева - Предлагаю ничью [СИ]

Хмара, тяжесть, уколы капель.

Все это обволакивало меня, подобно удаву, который скручивал глупого кролика в своих «объятьях». Улицы пронзал холодный атлантический ветер, здания покрылись «гусиной кожей». Температура моего тела, казалось, неумолимо стремиться к нулю.

Свое спасение я заметил не сразу, пришлось пройти целый квартал в сторону «Каменного Часового». Совсем неприметная дверь, огромные окна от пола до потолка и на одном из них по кругу устроилась яркая надпись «Lamb & Flag».

Да, то, что нужно. Мне стоит чуть-чуть согреться и выпить пару пинт пива.

Вопреки ожиданиям, что хотя бы тут будут люди…. тут — в одном из известнейших пабов Лондона, где всегда душно от разговоров, накурено спорами, и яблоку негде упасть по причине отсутствия свободных мест в бушелях, — царила полнейшая тишина. И было пусто. Лишь в дальнем от входа углу сидел мужчина лет тридцати пяти с легко узнаваемой «guantanamera» в руке.

— Не местный — подумалось мне, и я посмеялся своим мыслям.

Мужчина что-то аккуратно рисовал в своем блокноте. Мне не удалось разглядеть, что именно, сколько бы я не старался следить за движениями его руки. Издалека мне было чертовски плохо видно. И все же я был безумно рад, что моим единственным соседом в этом пустом пабе оказался именно он. Мой старый-старый из какой-то прошлой жизни знакомый. Я не помнил его имени, и не помнил подробностей нашей прошлой встречи. Но все в облике этого человека, в его аккуратных жестах, даже в его манере изредка поднимать глаза от блокнота и внимательно осматривать пустой зал, все это казалось мне страшно родным.

А еще… еще я немного завидовал ему. Этот мужчина делал то, чем я с удовольствием занялся бы сам, будь у меня сейчас под рукой клочок бумаги. Или салфетка… Хотя бы — салфетка.

Я оглянулся. Но на столах и даже на барной стойке не было ничего похожего на бумагу. Большое упущение для владельцев паба. Это ведь сейчас популярно, черт побери.

Человек приходит в людное место, заказывает чашку кофе (или пива, как мой старый закомец с «guantanamera» на столе перед ним), затем достает тетрадь, ручку и ограждает себя от толпы неровными штрихами чернил. Еще через некоторое время он поставит дату в конце, и по истечению нескольких недель или, может быть, лет он найдет этот клочок бумаги и посмеется над своими художествами, подвергнув критике на подобии «И это был я? Никогда».

И всё. Всё. Понимаете?

Я вздохнул. Никакой ручки и никакой исповеди на белом листе. Ну и, к черту. В этом пабе хотя бы тепло и уютно.

Повесив пальто на вешалку и забрав из внутреннего кармана зажигалку и сигареты, я устроился на высоком стуле и щелкнул по звоночку на стойке.

Спустя мгновение из недр «кладовой» показался бармен.

— Good evening, sir. Have you made your choice?

— Эмм, да. Черт. Hello. I would like a pint of Bombardier.

— Wait a minute, I'm coming.

С этими словами мужчина удалился, и я опять потерял контакт с миром, оставшись наедине с дымом сигары человека в углу.

Часы пробили 21:00.

Непонятный ход времени убивал, медленно разлагал на атомы мое сознание и мысли, которые обычно роем пчел снимали пыльцу идей и замыслов и уносили куда-то в неизвестность. Но сегодня все иначе.

Да и вообще, почему Лондон?

Может, это навеяно его неоднозначной историей, а может серостью, которая правит состоянием людей? В чем смысл?

Низкая спинка высокого стула (забавно кстати) въедалась в позвоночник. Она была настолько неудобной и бессмысленно-глупой, что пришлось окинуть взглядом многообразие свободных мест, среди которых успешно был найден с виду недурный диванчик. Я решил перебраться к нему.

Сигарета, искра, и плотный дым медленно устремился к дубовому потолку. Я внимательнее оглядел темный зал. Атмосфера царила невероятная, глубина эпох и поколений осталась почти везде: на столе вырезанная надпись «Генри Хатис. 1856 год», на стене — «Артур Мидл. 1715 год», на боковине дивана — «Ванёк. Питер. 2007 год».

— Да уж, Ванёк, прости, братан, но ты в этой системе лишний, — и я повесил свою сумку так, чтобы ее лямка закрывала надпись.

Появился бармен с долгожданной кружкой пива в руке. Забрав ее к себе за стол, я еще пару минут собирался духом, чтобы пригубить знаменитый «Bombardier». Но терпения не хватило, и пинта пива торпедой погрузилась внутрь. — Йесс. Шикарно! One more, please, — действительно, что я еще мог сказать по этому поводу? Человек в углу встал. Приблизился ко мне, будто что-то хотел спросить, но мой отрешенный взгляд сыграл на опережение, и мужчина вдруг развернулся на полпути и вернулся за свой стол.