Иван Воронежский: Ветры судьбы

– А хоть и фельдшал, всё одно нельзя, – преграждая путь, неугомонная знахарка была неутомима.

Яков слегка оттолкнул её и подошел к лежанке.

Прекрасные черты лица Ефросинии не выражали страдания, а наоборот, какая-то успокоенность была в них.

Яков пощупал пульс, пульс очень слабый, дыхание замедленное. Открыв веки, Яков заглянул в ее глаза – зрачки реагировали на свет.

Он только мог представить, как, прикрывая свой рот от удивления, женщины в голос ахнули, когда его длинный нос нырнул между ног роженицы. Такого в Винниках ещё не видели. Зато он ясно видел, что плод не был повернут головой на выход. Из развернутых половых губ торчали лишь кончики пальцев от ноги плода.

Когда он повернулся лицом к женщинам, лицо пожилой местной знахарки-акушерки не выражало никаких эмоций, но у молодой красавицы казалось, что горят даже уши.

– Кому вы говорите «тужься», бабоньки. Она же вас не слышит. Когда отошли воды?

– Где-то часов пять назад, – со знанием дела отвечала старушка, перебив молодую, успевшую лишь раскрыть свои прекрасные алые губы и показать ряд ровных и белых жемчужных зубов, которым позавидовали бы даже российские звезды немого кино.

– Вас как величать, красавица? – Якову сразу приглянулась особа, явно ещё скромная и застенчивая девица.

– Оле-еся, – её павлиний голос подтверждал теорию Дарвина, что если природа чем-то одаряет человека, то в чем-то другом она его обделяет.

– Так, Олеся! Я понял, что врача у вас в селе нет.

– Нет.

– А нам нужны инструменты.

– Наверное.

– Ну, а ветеринар у вас есть?

– Вегетарьяннцы есть. Ветераны есть и с германской и с японской, – скрипела старушка.

– Не то, я спрашиваю, кто кабанов кастрирует, ну кто им, так сказать, яйца режет.

– Ах да, так это Федя Белец. Он мастер на все руки. У него и энтот, как его, сканпель есть.

У Якова словно гора груза спала с плеч. Он даже вздохнул с легкостью

– Ты, Леся, – он смотрел прямо в её немигающие глаза и указательным пальцем указывал, что все, что он говорит, нужно неукоснительно исполнять, – ты, Леся, беги как можно быстрее до этого дяди Феди и всё, что у него есть, повторяю, все, что есть из блестящих инструментов, все сюда.

Поворачиваясь к акушерке, он боковым зрением видел, как прекрасны ноги Олеси, сверкнувшие в низу юбки, когда она перепрыгнула порог комнаты.

– А вы, как вас величать?

– Клавой родители звали, – полой своего передника она утерла слезу, вдруг пробившуюся от осознания ситуации, в которой, собственно говоря, она и не виновата.

– А вы, Клавдия, поставьте котел и кипятите воду столько, сколько сможет выдать нам наша печь.

Когда все покинули комнату, Яков наклонился к губам Ефросиньи. От них исходил приятный молочный аромат. Так пахнут младенцы. «Как она прекрасна», – подумал он. Вспоминая свою Татьяну, у него возникло неотвратимое желание поцеловать её в эти губы, все ещё не потерявшие цвет на фоне бледного усталого лица. Он заглянул ещё раз между ног – никаких изменений.

– Яков! Ты что задумал? Ты что, хочешь зарезать мою дочь? – ворвавшаяся Екатерина застыла на полпути, увидев зятя в пикантной позе наблюдателя.

– Кто вам сказал такое, мама? – Яков излишне резко отпрянул и теперь вид у него был, как у нашалившего мальчишки.

– Ты что там делал? – с ужасом спросила она.

– Где?

– Ну вон там, – указательный палец подрагивал, указывая на то место, откуда вынырнул Яков.

– Мамо, вы не ответили на мой вопрос, кто вам сказал, что я хочу зарезать вашу дочь?

– Клава сказала, – она подняла правую руку ко рту и нервно стала грызть пальцы.

Яков обнял тещу за плечи. Её испуганный взгляд не переставал смотреть по направлению безжизненного лица её дочери. Он подвел её поближе к кровати и нежно, спокойно сказал: – К сожалению, плод расположился не правильно для родов и он не может выйти самостоятельно. Мамо, вы же женщина, поймите, вытянуть плод, не повредив его, практически невозможно. Необходимо кесарево сечение, что бы спасти их обоих и чем скорее, тем лучше»

– Не дам резать Фросю, – тупо твердила Катерина, – не дам.

– Тогда она умрет. Вы это понимаете? – Яков начинал нервничать. Он и так взял на себя много ответственности, приняв решение об операции, которую никогда не делал, но помнил, как его учили и как он ассистировал одному полевому врачу.

Катерина продолжала рыдать, обнимая свою дочь.

Вернулась Олеся, вся счастливая.

– Вот, – она поставила на стол аккуратный кожаный чемоданчик, настоящий набор для хирурга, – дядя Федя сказал, что даже и нить имеется.