Татьяна Тронина: Роза прощальных ветров

– Как у тебя дела? – подумав, спросила Света.

– Я к физике готовлюсь. Ладно, пока...

Иван положил трубку, и в этот момент раздалась трель домофона.

– Мама? – всполошилась Маша.

– Наверное... – Иван снял теперь трубку переговорного устройства. – Кто там?

– Неволин, это я... – услышал он голос своего приятеля Фирсова. – Слышь, ты билеты просил?

– Поднимайся, – Иван нажал на кнопку.

– Мама? – упавшим голосом переспросила Маша, глядя на брата снизу вверх – хотя, наверное, уже поняла, что это никакая не мама.

– Это Фирс, Машка. Мой одноклассник, – снисходительно пояснил он.

Маша встревожилась еще больше. Чужих она не любила и боялась.

Схватила бренчащую жестянку, на всякий случай запихнула ее под диванную подушку. Побежала в свою комнату, надеясь переждать там визит незваного гостя, но потом, видимо, поняла, что одной ей там будет совсем страшно. Примчалась обратно к Ивану, потянулась к нему, панически запищав:

– Ваня... Ваня!

Ивану ничего не оставалось, как взять ее на руки. Машка, конечно, была бестолковым созданием, но он не мог ей не сочувствовать...

– Привет... Ой, а кто это у нас? – В прихожую ввалился Фирс. – Ты что, Неволин, в няньки подрядился?

– Да не ори ты так... Маш, это Фирс. Не бойся, он не злой! – сурово произнес Иван. Маша быстро обернулась, потом снова спрятала лицо, крепко обхватив брата за шею. – Ладно, брось билеты вон туда... – указал он подбородком на кресло. – Машка, ты меня сейчас задушишь...

– Маша, я не злой! Маша, привет! – Фирс добродушно скривил лицо.

Маша решительно не желала знакомиться. Какой-то громила в широченных штанах, говорит басом... Ну его.

– Я к Кисляковой сейчас заходил...

– И что? – лениво, словно нехотя, спросил Иван, пересаживая тяжелую Машу с одной руки на другую. – Что она?

– Шпоры пишет. Пишет и рыдает. Если, говорит, наш Ванечка ей на экзамене не поможет, то физику она точно провалит...

– С какой это стати я должен ей помогать? – устало сказал Иван. – Пусть ей Семенихин помогает!

– Она утверждает, что с Семенихиным у нее ничего общего и только ты у нее свет в окошке...

– Ой, да ладно! – рассердился Иван. – Я не слепой и не глухой... Так ей и передай, если хочешь.

С означенной Кисляковой у него были сложные, противоречивые отношения.

Фирс ушел, и они с Машей снова остались одни. Иван спустил ее на пол.

– Рыдает она, видите ли... – раздраженно повторил он вслух. – А я что, с платочком должен за ней бегать, что ли?.. Слезки вытирать?

Маша немедленно притащила брату скомканный носовой платок:

– На!

– Ты чего? – все так же раздраженно спросил он, потом не выдержал, засмеялся, потрепал ее по спутанным волосам. Засунул платок в карман джинсов. – Хорошо, я подумаю...

Иван жил с отцом и Розой около года. И все потому, что в доме матери появился... искусствовед Гиреев. Сколько Иван себя помнил, мать всегда ругала того – Гиреев такой, Гиреев сякой, Гиреев низкопоклонник...

Но, видимо, слова у людей всегда расходятся с делом. Гиреев был бородатый, патлатый и сильно смахивал на снежного человека, вдруг вздумавшего надеть на себя костюм и нацепить на нос очки. Зачем Гиреев вдруг понадобился матери, Иван не понимал. Он счел ее поступок предательством и согласился перебраться к отцу. Отца и его новую жену Иван тоже не особенно любил, но от Гиреева его буквально трясло. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее...

Отец с Розой к тому времени как раз разобрались с жилищным вопросом: квартиру отца плюс квартиру Розы в Камышах, которую ей выделили взамен сгоревшей, обменяли на большую площадь.

Поначалу Ивана бесило, как отец носится с Розой, как они вдвоем квохчут над маленькой Машкой, но потом привык. В конце концов, Роза была невредной теткой, простой и не особенно его допекала. А Машка... Машка тоже оказалась не такой уж противной, какой полагалось быть младшей сестре.

Она столь искренне ему радовалась, начиная с первой своей, еще почти бессмысленной улыбки, которая появлялась на ее лице каждый раз, когда она видела перед собой брата, что Иван немного смягчился.

Даже более того – он вдруг перестал злиться на весь мир. Он смог нормально общаться с отцом и (что с его стороны было даже своего рода моральным подвигом!) почти смирился с существованием Гиреева рядом с матерью.

Когда-то Иван хотел, чтобы любили только его. Только его одного! А теперь он изменился. Может быть, потому, что нашел в себе силы полюбить Машу и через нее – уже всех других?..