Вера Колочкова: Любовь не помнит зла

Командор с силой вдохнул в себя воздух, так, что слегка даже им захлебнулся, поежился от озноба, запахнул на себе халат. Потом сел на постель, глянул на примятую подушку. Нет, заснуть все равно не удастся. Ну полежит он немного, раздраконит себя обидой, потом будет по дому ходить, как зверюга в клетке. Лучше попытаться обиде местечко определить, объяснение удобоваримое найти. Так, первое… Что же у нас на первое?..

Во-первых, он не виноват, что парень без него лохом вырос. Образования не получил, слаще морковки на зуб ничего не пробовал, с толстой деревенской бабой в постель ложился. Вот что, что с него возьмешь? Ни амбиций, ни вкуса, ни страсти пробиться наверх.

Во-вторых, эта история с хрусталевской молодухой… Черт ее принес и поставил меж ними! Хотя с молодухой — это он зря погорячился. Тут надо было уступить, не связываться. Ну, покрутился бы Андрей около нее какое-то время, потом бы вопрос отпал сам собой. Глупо, глупо. Сам же его и оттолкнул от себя.

Командор тогда, после ссоры, и недели не вытерпел, поехал в тот двор, сидел в машине два часа. Потом увидел Андрея — тот шел к дому от автобусной остановки, сумки какие-то нес. Пакеты с продуктами. Куртка нараспашку, веселый. А на голове какая-то шапчонка замызганная. Проскочил мимо машины и не заметил даже.

— Эй, слесарюга! — окликнул он Андрея. — Машину не посмотришь? Барахлит что-то.

Тот остановился, развернулся, глянул на него удивленно. Но тон шуточный принял, расплылся в улыбке.

— Так это мы запросто… — ответил. — Можно и посмотреть. Отчего ж не помочь человеку? Привет, отец…

Поставив свои котомки на снег, Андрей шагнул к Командору, протянул руку. Шершавую, пахнущую бензином руку автослесаря. Спросил удивленно:

— А ты чего тут? Дела, что ль, какие?

— Ну, какие у меня тут могут быть дела?.. Мириться вот приехал. А ты что, от Аньки окончательно ушел? Развод и девичья фамилия? Она мне звонила, денег просила.

— Дал?

— Нет. Не дал. С чего ради? Пусть не привыкает к халяве. В этой жизни каждый свою котомку сам несет. Она сказала, что ты ей квартиру оставил… Это правда?

— Да. Правда. Не выгонять же ее на улицу.

— А сам как жить будешь? На улице?

— Да я определюсь как-нибудь, не беспокойся.

— Что, сам себе новую квартиру купишь? На зарплату автослесаря?

— Я разберусь, отец. Не надо.

— Да что, что — не надо? Чего ты на меня так осерчал, не понимаю? Я ж тебе отец. А она кто, эта твоя… как ее там?

— Леся.

— Ну да, Леся… Кто она, эта твоя Леся? Никто и звать никак, пустой дубль.

— Для тебя, может, и пустой. А для меня нет. Мне как раз самое то. И вообще, это не твое дело. Поговорили уже, и хватит.

— Да ладно, не психуй… Я ведь не ссориться приехал. Ну, пусть будет Леся.

— Разрешаешь, значит?

— А ты не усмехайся, сынок. Ты пойми меня правильно. Я ж ее… Я ж с ней…

— Да. Я знаю. Ты этой женщине жизнь сломал. И тебя теперь совесть мучает.

— Меня? Совесть?! Ну, ты даешь. Ну хорошо, хорошо, если ты так вопрос ставишь, пусть будет совесть. Мне что теперь, по твоему сценарию надо в ноги к ней кинуться, прощения попросить?

— А нет у меня никакого сценария… Да и не простит она тебя. Такое не прощают.

— А ты почем знаешь? Вот сейчас пойду и поговорю с ней, хочешь? Сам увидишь — она рада будет.

— А мне такая радость не нужна. Да и не радость это. Трепет сломленного и униженного перед тем, кто сумел сломать и унизить, — вовсе не радость. Это страх. А страх прощения не знает.

— Ух ты! Да ты у меня философ, оказывается.

— Да какой уж есть.

— Значит, не пустишь меня в свою жизнь? Даже и с просьбой о прощении не пустишь?

— Нет. Не пущу. Я тебя за нее не прощаю. И вообще, мне идти надо, некогда мне тут с тобой… Намедни вечерняя халтурка в гаражах подвернулась, так что извини.

Андрей развел свои пахнущие бензином руки в стороны, чуть наклонил голову и шутовски шаркнул ногой, потом подхватил стоящие на снегу пакеты, быстро пошел в сторону открытой двери подъезда. Вот и весь разговор отца с сыном. Командор чуть ли не заскрипел зубами от раздражения. Сердце забилось, затукало в злобной истерии. Нет, как он его. Никто и никогда не смел перед ним шутовски ножкой шаркать! Да и за что? За то, что кровь его в нем течет, за то, что проникся, открылся навстречу отцовским запоздалым чувствам? А он, сволочь, его в эту дыру хуком слева…

Воспоминание снова прошило сердце болью, причем настоящей, физической и горячей, и Командор инстинктивно схватился за левый бок, задышал часто и отрывисто. Нет, так и до инфаркта недалеко. Надо лечь, успокоиться, прекратить себя мучить. Самоистязание никогда ему не было свойственно, глупости все это. Глупости! Нет, как это он выразился, его сынок, дай бог памяти… «Жизнь женщине сломал, теперь совесть мучает»? Да если собрать в кучу всех баб, которым!.. Которым он… Это ж сколько сломанных жизней получится? На всех и совести не напасешься. Да и не ломал он ничьих жизней, если по большому счету. Они же сами с удовольствием летели на его огонь, как глупые мотыльки. Им всем нужна была его сила, его власть, его деньги! Он ни в чем не виноват. Ни перед одной из них он не виноват… Ни перед одной.