Джудит Крэнц: Я покорю Манхэттен

Джастин стоял, не двигаясь, ни разу так и не взглянув на Каттера.

– Я решил пока не беспокоить ее своим присутствием, – продолжал тот. – Надо дать ей время осознать: ничего из того, что ей там нарассказали, не выдерживает и малейшей критики. Я не говорю уже просто о здравом смысле. Видит Бог, если захочет провести какую угодно проверку и убедиться в моей правоте. А теперь выслушай меня. Я пришел к тебе затем, чтобы побеседовать. Ты самый разумный и отзывчивый из всех детей Лили. Я хотел бы, чтобы ты знал: мне страшно за нее.

По-прежнему не произнося ни слова, Джастин отодвинулся в глубь комнаты.

– Ну что же, раз ты не расположен, судя по всему, беседовать со мной, говорить я буду один. Дело, на мой взгляд, настолько важное, что бездействовать просто нельзя. Разлука между нами столь же вредна для вашей матери, как и для меня. Она глубоко ко мне привязана, Джастин, а я… я люблю ее даже больше, чем ей это известно. У нас с ней впереди долгое счастливое будущее. Необходимо лишь, чтобы она это осознала. Знаю, знаю, она говорит, что больше не желает иметь со мной дела. Но я слишком хорошо ее знаю, чтобы этому поверить. Сейчас она наверняка жалеет, что приняла столь поспешное решение. Но, ты знаешь, Лили – гордая женщина и первого шага к примирению ни за что не сделает. За этим-то я и пришле к тебе. Ты единственный, кого, как мне кажется, она готова будет выслушать с открытой душой.

Джастин, отвернувшись, смотрел в окно. По его дрожавшим мелкой дрожью напрягшимся лопаткам было заметно, каких усилий ему стоит сдерживаться, заставляя себя не отвечать Каттеру, как бы не замечая его присутствия в комнате.

– Джастин, – продолжал Каттер, – постарайся посмотреть на все эту ситуацию непредвзято. Скажи, разве твоя мать не будет чувствовать себя совсем одинокой, когда меня не окажется рядом? Ведь всю жизнь рядом с ней всегда был мужчина. Направлявший ее, забо-тивщийся о том, чтобы она была счастлива, защищавший ее от невзгод. Как только моего брата не стало, она обратилась ко мне, ища опоры. Какой она была тогда одинокой! Моего сердца это не могло не тронуть. Я пришел к ней на помощь. И с тех пор ни разу не отвернулся от нее. Ни разу даже не помыслил об этом.

Каттер сделал шаг к окну и тут же остановился, увидев гневно застывшую мускулистую фигуру Джастина, его напряженную, выражавшую бесконечную брезгливость позу.

– Послушай, – снова обратился он к сыну, – тебя не бывает в городе подолгу. Наведываешься недели на две – и тут же исчезаешь. Тоби женится и, скорей всего, переберется в Калифорнию. Мэкси, видит Бог, сейчас будет не до матери – у нее по работе дел хватает на двоих… Так кто же, спрашивается, сможет реально быть рядом с вашей матерью, если не я? Джастин, я пришел к тебе, чтобы попросить кое-что сделать. Нет, не для меня – для твоей матери. Ты должен пойти к ней и упросить ее поговорить со мной, всего лишь поговорить… не больше.

Джастин наконец-то отодвинулся от стены, взял фотоаппарат, сел за стол и принялся пристально его разглядывать.

– Поверь мне, я вовсе не виню тебя за этот молчаливый прием. Так уж получилось, что у нас двоих не сложились нормальные или вообще сколько-нибудь теплые отношения. В сущности, мы уже давно должны были бы стать друзьями… даже больше, чем друзьями.

Подойдя вплотную к сидевшему Джастину, Каттер словно дрессировщик, перешел на тихий рассудительный тон, пытаясь урезонить непослушное животное.

– И потом, Джастин, я имею право вот так прийти сюда к тебе для доверлтельной беседы. Уверяю тебя, что в противном случае никогда был не позволил себе вторгаться в твою личную жизнь. И не сказал бы тебе всего того, что собираюсь сказать сейчас. Да, Джастин, настало время, когда ты должен узнать правду. Должен понять, почему я полагаю себя вправе обратиться с просьбой помочь мне и твоей матери именно к тебе, а не кому-либо еще из членов нашей семьи. Нет-нет, не качай головой, Джастин, выслушай меня, будь добр, и не отвергай с порога все, что я скажу.

В голосе Каттера звучала мольба. По-прежнему напряженный, Джастин продолжал внимательно рассматривать свою фотокамеру. Ему стоило больших усилий оставаться неподвижным, но не зря же он в конце концов изучал в свое время военно-прикладные виды спорта – сейчас эта выучка ему пригодилась.

– Поверь, мне нелегко говорить об этом, Джастин… Я ведь знаю, как горячо ты любишь свою мать. Да ее и невозможно не любить. Много лет тому назад, когда мы оба с нею были совсем молодыми, не старше двадцати четырех, то есть моложе, чем ты сегодня, так вот… мы полюбили друг друга.