Ирина Степановская: Реанимация чувств

– Жива, что с ней сделается. А вот обезьянье дерево Мышка утащила к себе в кабинет. У нее ведь теперь кабинет новый – отдали большую комнату во внешнем коридоре. Не знаю, что там было раньше. Мышка говорит, что я своими окурками отпугиваю удачу. Но, по-моему, дерево какое было раньше, такое и осталось. Вранье это – что оно приносит материальный успех.

– А я выращиваю на кухне в горшке новую пальму.

– Если все будут выращивать пальмы, кто тогда будет лечить?

– Это уже больше не моя забота, – сказала Тина. – Я свой долг медицине заплатила. Чем могла, тем и отдала. И если медицина представляется мне как огромный храм вроде Тадж-Махала, то я сама – всего лишь маленькая полуграмотная служанка, с благоговением подметающая ступени где-то там, между огромных колонн. А купол этого храма так высок, что, когда я поднимаю голову, я не вижу его, а вижу только уходящий ввысь белоснежный гладкий мрамор, который символизирует бесконечность пути. А если кто-то скажет, что он познал большее и увидел сияющую вершину, и может в медицине все, то ты не верь – потому что каждый из нас пока только крутится между колонн, только кто-то, может быть, с другой стороны.

– Тебе бы романы писать, – ответил Барашков.

– А что, может быть, – ответила Тина. – Сейчас многие пишут.

Они стояли на краю площади. Справа от них резными светлыми башенками и крылечками поднимался ГУМ, а слева красной зубчатой стеной, окруженной елками, стоял Кремль. И весь вид – с башнями, соборами и даже Мавзолеем – был так привычен, так любим для коренной москвички Валентины Николаевны, что она с трудом представляла, что всего каких-нибудь сто пятьдесят лет назад площадь выглядела совершенно по-иному из-за окружавшего Кремль рва и перекинутых через него мостиков.

– Как я благодарна тебе за прогулку! – искренне обняла Барашкова Тина.

– Давай отвезу тебя домой! А ты меня напоишь чаем, как раньше!

– Это все еще так называется? – засмеялась Тина. – Нет, дорогой. Не сердись. Но знаешь, что меня удивляет? Ты-то ведь, в отличие от меня, всегда любил свою жену. Почему же тогда?..

– Откуда я знаю почему? – пожал плечами Барашков. – Жизнь потому что такая. То я с дежурства, то она с дежурства. То я устал, то она устала. То денег нет, то дочка болеет. И какое-то постоянное неприятное чувство, что тебя, как теперь говорят, кинули. Кто кинул, каким образом и за что, в чем твоя личная вина – неизвестно. Но жизнь проходит, а счастья нет.

– А со мной?

– А с тобой можно сказать то, что с женой и в голову не придет. А если и придет, то лучше об этом молчать.

– Не уверена, лучше ли молчать, – подумав, проговорила Тина. – Говорят ведь, что самые лучшие браки – те, в которых муж и жена единомышленники и занимаются одним делом. Неважно каким. Городом управляют или опустошают мусорные бачки.

Они прошли через площадь, оглянулись, сверили свои часы с часами Спасской башни и направились к выходу через вновь отстроенные Иверские ворота.

– Конечно, красивые ворота, – заметила Тина, оглядев и оценив толщину стен. – Но все-таки, когда здесь во время парада проезжали танки, я, сидя у себя на кухне, чувствовала себя гораздо более защищенной, чем сейчас.

– У тебя что, имперское мышление? – спросил Барашков.

– Может быть, это называется патриотизмом?

– Все теперь, отъездились на парадах. Не снова же ворота ломать?

– Если бы это помогло вернуть на танки и ракеты таких же сытых, хорошо одетых и обутых ребят, какие ездили по площади раньше, вместо тех, кто мерзнет в подобранных не по размеру куртках и сапогах где-нибудь далеко, то я сломала бы эти ворота к чертовой матери! – отрезала Тина, думая о сыне. Кто его знает, как сложится его судьба.

– Ну! Не надо грустить в такой чудесный вечер, – сказал Аркадий, видя, как изменилось ее лицо. – Ты, наверное, очень устала? Пойдем поедим в каком-нибудь кафе в Александровском саду. Я вчера опять дежурил с собакой, и у меня поэтому водятся деньги.

Тина подняла голову.

– Я вот думаю: до чего же надо довести хорошего доктора высшей категории, чтобы он чувствовал себя довольным после дежурства у собаки? Или после продажи газет.

– Между прочим, – со смехом проговорил Аркадий, – я с этим сенбернаром подружился. Он меня принимает за своего и весело машет хвостом, когда я прихожу. Я теперь даже уколы ему не делаю. Хозяева просто просят приехать погулять с ним вечером, пока сами ведут ночную жизнь.

– Я детали не уточняю, – пояснила Тина. – Важен принцип.