Розамунда Пилчер: Пустой дом

— Ну, тебе понравилось?

— Не очень.

— Ты даже не потрудилась это скрыть.

— Я просто устала.

— Ты вечно устаешь. Забавно, с учетом того, что ты ничего не делаешь.

— Может, именно поэтому я и устаю.

— Это что еще такое?

— Ничего.

— Ты определенно на что-то намекала!

— Ну ладно: я хотела сказать, что скучаю и что мне очень одиноко.

— Это не моя вина.

— Не твоя? Тебя никогда нет дома… иногда ты не показываешься целый день. Ты обедаешь в клубе в Релкирке… я совсем тебя не вижу.

— Пусть я такой. Но и все остальные мужья в округе такие же! Как, по-твоему, чем занимаются их жены? Сидят и льют слезы?

— Мне тоже интересно. Может, ты мне скажешь?

— Они общаются — вот что они делают. Возят детей в конный клуб, играют в бридж, думаю, ухаживают за садом.

— Я не играю в бридж, — ответила Вирджиния, — а дети не хотят кататься на пони. Я с удовольствием занималась бы садом, но в Кирктоне нет сада, а только тюрьма для цветов с четырьмя стенами и злющим садовником, который не позволяет мне даже срезать гладиолусы для букета, не согласовав это с ним.

— Ради бога…

Но она не могла остановиться:

— Я смотрю на других людей: на обычные пары, как они приезжают по субботам в Релкирк. В солнце или в дождик, всей семьей, с детьми. Делают покупки, едят мороженое, потом заталкивают пакеты в свои старенькие машинки и едут домой, и видно, как они счастливы и как им хорошо вместе.

— Боже ты мой! Неужели ты хочешь такой жизни?!

— Я не хочу все время сидеть одна.

— Одиночество — состояние души. С этим можешь справиться только ты сама.

— А тебе никогда не бывало одиноко?

— Никогда.

— Значит, ты женился на мне не ради того, чтобы я составляла тебе компанию. И не потому, что я — блестящая собеседница.

— Нет.

Он говорил холодно, с каменным лицом.

— Тогда почему?

— Ты показалась мне хорошенькой. Напоминала нимфу. И ты была очень мила. Моя мама сказала, что ты очень мила, и твоя мама тоже мила, и все, черт побери, складывается очень мило!

— Но ты же не мог жениться на мне только потому, что этого хотела твоя мать?!

— Нет. Но видишь ли, мне надо было на ком-то жениться, и тут подвернулась ты — очень вовремя.

— Я не понимаю…

Он ничего не ответил. Некоторое время Энтони молчал, руководствуясь, вероятно, остатками благородства, не позволявшими выложить ей всю правду. Но Вирджиния зашла уже слишком далеко и поэтому настойчиво повторила: «Энтони, я не понимаю», — и напрасно, потому что он потерял терпение и выпалил ей в лицо:

— Потому что я получал Кирктон только при условии, что женюсь, прежде чем вступить в наследство. Дядя Артур беспокоился, что я никогда не остепенюсь, что разорю поместье, если буду жить в нем один… Уж не знаю, о чем он там думал, но он однозначно указал, что Кирктон я унаследую только будучи женатым!

— Так вот в чем дело!

Энтони нахмурился.

— Ты не обиделась?

— Пожалуй, нет. А стоило?

Он потянулся рукой к ее руке… машина слегка вильнула, когда он накрыл ее своей ладонью.

— У нас все в порядке. Наш брак, может, и не лучше, но уж точно не хуже, чем у других. Иногда стоит быть честным, так сказать, прояснить ситуацию. Чтобы знать, как реально обстоят дела.

Она спросила:

— А ты не жалеешь? Я имею в виду, не жалеешь, что женился на мне?

— Нет. Не жалею. Я жалею только о том, что это случилось, когда мы были еще слишком молоды.

Как-то раз Вирджиния осталась в доме одна. В полном одиночестве. Была суббота, после полудня. Мистер Макгрегор, управляющий, поехал в Релкирк, захватив с собой миссис Макгрегор. Энтони играл в гольф, няня увела детей на прогулку. Пустой дом, никаких дел и забот. Не надо стирать, не надо печь пироги, гладить белье или ухаживать за садом. Вирджиния бродила по дому, переходя из комнаты в комнату, ее шаги эхом отзывались в длинных коридорах. Тишину нарушало только тиканье часов; повсюду царил идеальный порядок, чистота. Так хотел Энтони. Так он представлял себе свой дом. Ради него он на ней женился. Она вышла в холл, распахнула парадные двери и стала спускаться по лестнице, надеясь, что заметит в парке няню с детьми; она побежит им навстречу, схватит Кару в объятия, стиснет ее и будет долго-долго держать, словно доказывая себе, что та действительно существует, что Кара — не вымысел, который Вирджиния, словно безумная старая дева, породила в своем воображении.

Однако няни нигде не было видно, и в конце концов Вирджиния вернулась по лестнице в дом — больше идти ей было некуда.