Алина Знаменская: Женщина-зима

— На лодке. Правда, ставит ее не здесь, а дальше, вон там. Она махнула рукой, показывая куда-то вдаль, но Добров не отрывал от нее глаз. Она была настолько новая, необычная в этом летнем наряде, среди растений, что он хотел смотреть и смотреть на нее.

— Пасека, значит, отцова. А остров — твой? — предположил Борис, глядя на нее смеющимися глазами.

— Не смейся. Я действительно считаю это место своим. Нигде не бывает мне так хорошо и спокойно, как здесь. К тому же тут растет редкая травка, лекарственная. Сейчас самое время ее собирать.

Добров заметил на ветках одного из деревьев привязанные для просушки пучки травы.

Он вдруг почувствовал что-то особенное. Словно треснула скорлупа, которая окружала его много лет. И он ее не замечал, пока она не исчезла.

Ему показалось, что со всего окружающего мира словно сбросили легкую завесу — краски стали ярче, запахи тоже. Будто волшебная рука настроила барахлящий монитор.

— Сказка! — сказал он.

Полина улыбнулась. Добров догадался, что попал в особенное место, где все понятно без слов. Он впервые видел Полину с распущенными волосами, потрогал их, они оказались мягкими и податливыми, как трава. Полина взглянула на него вопросительно.

— Давно хотел потрогать их, — признался он. Полина молча двинулась в сторону желтеющих поодаль ульев. — Я чувствую себя Адамом в райском саду, — усмехнулся Борис. Плавки на нем высохли. Вместо панамки он приспособил полотенце.

— Сейчас мы тебя принарядим, — пообещала она. Возле пасеки, на пригорке, стоял настоящий лесной шалаш.

Точно такой Борис видел в детстве, в учебнике «Родная речь». Конспиративная квартира вождя революции.

Борис не успевал удивляться.

Полина нырнула внутрь и вернулась с синими дедовыми штанами — спецовкой. Штаны Доброву сошли за бриджи, поскольку доходили почти до колен.

— Ты голоден? — поинтересовалась Полина. Он отрицательно помотал головой. — Тогда идем со мной.

Они вернулись на поляну.

— Будем собирать травы. Вон видишь — синенькая? Борис разглядел на поляне синий, с сиреневым отливом, клочок разнотравья.

— Это душица.

Борис опустился на колени, голову наклонил к этой траве, вдохнул ее острый насыщенный аромат.

— Ты меня зимой чаем поила. Я вспомнил.

— Да, точно.

Полина стала рвать душицу, а Добров упал в траву и уставился в небо.

— Господи, красотища-то какая! Нет, ты не представляешь, какой это кайф после города… Я тебе передать не могу!

— Я понимаю, — улыбнулась она.

Он повернулся и стал смотреть на нее, как она траву рвет и вяжет в пучки. И лицо у нее при этом спокойное, умиротворенное.

— Скрытная ты, Полина, — вдруг сказал он. — А если бы я сам не явился сюда, ты бы мне и не показала это место? Признайся…

Она ответила не сразу:

— Я думала, что ты… не приедешь больше.

— Правда? — Он пытливо смотрел ей в лицо. — Ты могла такое подумать?

— Конечно.

— И что? И вот так бы я не приехал, и ты бы жила, как жила… Траву собирала, больных своих лечила бы…

— Конечно, — повторила она.

— Выкинула бы из памяти, будто меня и не было…

— Почему? Вспоминала бы. Ты хороший человек.

— Понятно… — через некоторое время отозвался он. — Но… ты ждала меня? Хоть немножко?

— Я тебя вчера ждала.

— Правда?

— Да. И загадала: если ты приедешь, привести тебя сюда. Но ты не приехал.

— Я вчера не мог, — соврал он. — Но я сегодня приехал! А ты правда меня ждала?

Она посмотрела на него без улыбки:

— Правда.

— Тогда иди сюда.

Он потянул ее за руку, соцветия душицы высыпались в траву.

Они стояли на коленях и смотрели друг другу в лицо. Близко-близко. Добров осторожно снял с нее венок и положил в траву. Полина обняла Бориса, и некоторое время они сидели среди травы, цветов и деревьев, составляя с ними единое целое.

— Твои волосы пахнут этой поляной, — сказал Добров.

— А твои — дымом.

— Ты знаешь, чего я больше всего хочу?

— Догадываюсь…

В следующее мгновение они оказались в мягкой траве, куда-то делись сарафан и синие дедовы штаны. Поцелуи Бориса сыпались на нее дождем, ее тело счастливо отзывалось на каждый.

Наконец Борис добрался до локтя правой руки и запечатлел свой поцелуй на двух маленьких родинках на сгибе. Полина со все возрастающим удивлением прислушивалась к собственным ощущениям. Его прикосновения будили в ней дремлющие силы. Она их чувствовала, как туземцы чувствуют близкое извержение вулкана. Она приподнялась над мужчиной, и он заметил, как потемнели ее глаза. Волосы золотистой завесой скрыли от него поляну.