Мы стали друзьями.
Думаю, что я завидовал ему больше, чем кому бы то ни было из тех, кого знал. Он написал два романа, а когда не жил в Нью-Йорке, то находился в Европе в качестве иностранного корреспондента. Он вполне подходил для такой жизни. Фактически ему и не нужна была никакая другая. Он любил Нью-Йорк больше, чем любое другое место в мире. Его отец был чешским иммигрантом, а мать принадлежала к первому поколению американцев ирландского происхождения. Он родился и воспитывался в нижнем Ист-Сайде. Марк далеко пойдет. Он не хочет быть привязанным ни к какому-то одному месту, ни к женщине, ни к работе. Он владеет только тем, что может упаковать и взять с собой. Я не видел его больше восемнадцати месяцев — он жил в Вене и Флоренции, но много думаю о нем. Хотя, в некотором смысле, я виню Марка за то, что заразился от него тягой к перемене мест. Он всегда делает со своей жизнью все, что заблагорассудится… Иногда мне хочется его видеть… Я становлюсь больным от зависти, едва лишь послушаю его.
— Как ты поступил бы, если был бы свободен?
— Пойми меня правильно — меня не привлекает его образ жизни. Я думаю, что занялся бы сельским хозяйством, если мог бы выбирать. На небольшой ферме я стал бы работать самостоятельно. Мне подошло бы любое дело, только небольшое. В моем случае, я считаю, колесо снова прошло полный цикл. Мне хотелось бы начать с чего-то такого же небольшого, как мой дедушка.
— Знает ли об этом твой отец? — спросила она.
— Знают почти все… Они думают, что все дело в моем выздоровлении. Если я съезжу на годик в Европу, со мной будет все в порядке. Они ожидают моего возвращения, когда я досыта нагляжусь на соборы и галереи.
— Ты собираешься вернуться, Джонни?
Он посмотрел на нее:
— А ты?
— Нехорошо, когда кто-то дает ответ за тебя. Ты собираешься вернуться?
— Я полагаю, да… Когда смогу прилепиться к этому снова. Мой отец устал и серьезно болен. Я должен вернуться и сделать еще одну попытку. Но если все-таки ничего из подобной попытки не выйдет, то покончу с этим раз и навсегда.
— А как с Ирэн?
— Ирэн? Ей безразлично, каким будет мое решение. Она — одно из тех редких созданий, кто верен и достаточно лишен эгоизма, чтобы суметь вписаться в любую схему жизни, как бы она ни менялась.
— Она очень мила… Ирэн, — сказала Мора. — Я думаю, она самое милое существо, каких я когда-либо видала.
— Да, — согласился он, — она очень красива. Благородна и добра.
Он посмотрел на Мору, но это был отрешенный взгляд, словно брошенный через стекло.
— Мы женаты два года. Мы знали друг друга всего лишь девять недель, — продолжал он. — Она работала моделью у фотографа, делавшего снимки по десять центов за дюжину. Она не имела ни энергии, ни темперамента, не знаю, еще чего, чтобы добиваться более видного положения. Бедняжка, у нее не было семьи. Она пришла из южного Нью-Йорка — смертельно напуганная и очень одинокая. Я познакомился с ней, когда она делила комнату с тремя другими девушками.
Джонни отвел глаза, вспоминая тесноту этой комнатенки к западу от Центрального парка. Там было шумно, полно добродушного смеха, в ванной висело сырое нижнее белье. Ирэн жила там. Ей не нравилось это, как она ни старалась приспособиться. Но девушка обладала мужеством, помогавшим ей держаться. Она понимала, что не имеет тех качеств, какие нужны, чтобы появиться на рекламах в полный разворот. Понимала и то, что ей никогда не удастся сфотографироваться в ожерелье от Картье. Она была красива, но в те времена красивые девушки были слишком обычным товаром в Нью-Йорке. Джонни вспомнил тот жаркий вечер, когда они разговаривали, сидя рядом на пожарной лестнице, — это было единственное место, где можно было уединиться. До них доносился шум ночного города. Ярко сияло манхеттенское небо — тускло-розовое отражение огней густонаселенного города. От Гудзона доносился слабый звук гудка парома Нью-Джерси. Он попросил Ирэн стать его женой. Девушка обратила к нему свое юное задумчивое лицо.
— Ты этого действительно хочешь, Джонни?
Это был единственный раз, когда она поставила под сомнение его любовь. С той поры и впредь она принимала ее и дарила взамен свою собственную. После свадьбы он обнаружил, что Ирэн была гораздо более нежной и мягкой, чем он предполагал, поражая иногда силой своей терпимости. Он думал теперь о ней с благодарностью и, по-новому глядя на Мору, понимал, что эта встреча на косогоре должна быть их единственной и последней встречей. Он повернулся на бок и зажмурился от боли и понимания этого.
Читать дальше