И эта битва продолжается уже половину ночи. И остров поднимается уже не так надолго и не настолько высоко. Многие уже не помогают, сила круга бежит через мертвые тела, но разомкнуть круг – это погибнуть наверняка.
Я смотрю на них сверху, мне уже спокойно, видимо, я уже давно умерла.
Перед рассветом остров появляется еще несколько раз – последний уже на полминуты и я вижу только несколько лиц, жрецы глотают воздух, который сейчас уже ничем не отличается от воды. Живых в кругу всего трое, мертвые стоят как скалы, круг стоит.
Больше я их не вижу, и чувство, которое я испытываю, похоже на выражение соболезнования. Мне жаль самых упрямых, потративших силы не на то. Я восхищаюсь силой тех, кто стоит даже мертвым. И больше всего я сожалею о невыполненном долге. Своем долге, вот только мне сейчас не очень понятно, в чем он был.
И на утро после я снова вижу это откуда-то сверху, видимо, моя душа носится над этой бездной, как и еще множество других душ. Все синее, синее внизу и вверху. Спокойная гладь воды на тысячи тысяч километров и такое же ровное небо. Лишь серые щепки видны. Это на тысячах километров голой воды плавают обломки прежнего мира – древесина, куски домов, какие-то тряпки, трупы. И полное, абсолютное спокойствие, которое опускается на место катастрофы и борьбы сразу после того, как все уже случилось, и больше никто не борется, не боится и не молится.
И я смотрю на это с абсолютным спокойствием и чувством освобождения, и понимаю, что мы не сохранили Атлантиду. И теперь на многие тысячи лет мы будем привязаны к земле в функции хранителей – до следующего раза, когда снова попытаемся сделать именно то, что надо. До тех пор, пока у нас не получится сделать это.
Я выбираюсь, чтобы печаль была не такой… оглушающей, такой… вечной.
Глотаю воздух здесь, как они глотали его, поднявшись со дна.
И решаю возвращаться к ним туда через толщу времени, как они возвращались через толщу воды.
Я хочу понять – почему? Что было перед этим?
Еще немного вперед.
Сейчас ситуация не выглядит такой ужасающей.
Все хранители на одном острове. Он считается священным. Здесь собрались все хранители (или жрецы) всех областей и всех островов. Все спорят что делать. Самый активный – довольно молодой мужчина, что называется в самом расцвете сил. Он с самой большой метрополии (или как там у них это называлось), от них здесь более 10 человек, и все стоят за то, что надо заставить хотя бы одну часть суши устоять.
Я слишком молода, чтобы меня слушали. К тому же именно я привезла пророчество о гибели с точными указаниями даты, времени и тем, что надо делать. Но поскольку привезла я его от вечных конкурентов гипербореев, то именно мне не верят, меня боятся, презирают и ненавидят. Меня не слушают, хоть я давно уже все сказала, все слышали, все помнят. В повторениях не нуждаются.
Сейчас здесь около трехсот магов. Около тридцати уплыли, увозя знания, которые понадобятся людям только через тысячелетия. Около ста, из них старейшие и самые уважаемые, уйдут к своим метрополиям, чтобы остаться с теми людьми, которых они клялись охранять. Эти готовятся к смерти и идут на нее осознано.
Около 50 образуют ядро Сопротивления – «мы остановим волны». Большинство из них – самые молодые, потому что пока больше всего верят в свои силы и совсем не верят в свою смерть. Кто-то из старых и мудрых остается с ними, потому что не может оставить «молодняк». Я тоже молодняк, мне всего-то около 340 лет. Мое слово не считается, но я остаюсь. Я не войду в круг Сопротивления, я пытаюсь переубедить хотя бы некоторых, говоря, что Богу нельзя не подчиняться. Тот самый, активный, гонит меня и силой своего авторитета навязывает тактику остальным – это то ли молитва, то ли трюк, то ли какой-то раздел магии управления водой и ветром.
А волны уже огромны, круг уже стоит. Остров уже качается, наклоняется и даже раскалывается на части, но под нажимом хранителей снова срастается – простейшая, начальная ступень управления природой (насколько я поняла).
Я вижу спины стоящих в кругу и мечтаю, чтобы этот Активный хоть как-то заткнулся, тогда может быть все примут правильное решение. Остановить его любым способом. Это становится единственным, маниакальным, самым сильным желанием. Вот, например, недалеко лежит подобие посоха или деревянного кинжала. Если бы я могла взять и… убить его. Чтобы он перестал губить хранителей.
Читать дальше