Инга Берристер: Мне не забыть...

Тогда он ни о чьих чувствах, кроме своих собственных, не беспокоился, потому и не сумел обернуть все так, чтобы Эмили доверилась ему и приняла его помощь.

Эмили вполне могла бы сохранить ребенка, если бы пожелала, а он бы с радостью поддержал ее во всем — положил бы к ее ногам свою любовь и обеспечил материально, И, если бы она согласилась, женился на ней, любил бы одинаково ее и малыша. Вместо этого он предоставил ей выкарабкиваться самостоятельно и занялся своей драгоценной особой…

— Я погубила свое дитя, отказывая ему в любви, но… я, правда, хотела, чтобы этот ребеночек родился…

Больше Тони не мог выносить ее самоистязание. Он пересек пространство, разделяющее их, стиснул Эмили в объятиях, не обращая внимания на ее слабые попытки высвободиться. Он принялся гладить ее волосы, вынул платок и отер ей слезы, сопровождая каждый свой жест утешительными, ласковыми словами.

— В том, что с тобой случилось, виноват только я, — заключил Тони.

— Ты? — оцепенев от удивления, спросила Эмили.

Она перестала плакать, но все еще всхлипывала и вздрагивала всем телом, ослабевшая, опустошенная почти так же, как после выкидыша: ощущение такое, будто какое-то существо жило внутри тебя, а теперь — пустота. Только когда она потеряла ребенка, пустота заполнилась болью и многотонной тяжестью, а сейчас наступило облегчение.

Тони считает себя виноватым во всем… С чего это ему взбрело в голову?

— В тот день, когда я пришел к тебе домой… Я должен был увидеть…

— Тогда еще не было заметно. — Он покачал головой.

— Я не то имел в виду, Эми. Я хотел сказать…

— Что?

— Не бери в голову. Важно то, как ты переживала… взвалила всю вину на себя… Ты была совсем молоденькой и, возможно, физически не подготовленной к материнству.

Эмили печально улыбнулась: Тони повторяет диагноз, поставленный в больнице. Она не послушалась врача — тогда его непонятные слова казались раскатами грома, а его лицо и фигура плавали в густом, неощутимом тумане. Однако врачу не было резона лгать, он не завысил и не умалил меру ее ответственности, а просто выполнил свой долг.

От этого поздно пришедшего понимания скорбь не уменьшается… Зато наконец-то нашлось противоядие от адской смеси злобы, горечи и безнадежности, издавна отравлявшей душу Эмили, и воспоминания в истерзанной памяти сделались мягче и светлее.

Вызвано ли это тем, что раньше проявление ее чувств натыкалось на неодушевленные предметы, а сейчас свидетелем стал живой человек? Не потому ли воспоминания о ребенке терзали ее, что она держала их взаперти? А проговорив вслух, признала их право на существование?..

Тони не ослаблял объятий. Эмили попробовала отодвинуться, но теплое кольцо его рук только плотнее сомкнулось у нее за спиной.

И она отказалась от сопротивления, прильнула щекой к груди Тони. Как хорошо быть рядом с ним, опираться на его сильные руки, впитывать исходящее от его тела тепло, ощущать неистовое биение его сердца… Эмили показалось, что самый прекрасный сон снится ей наяву. Она всегда мечтала: кто-нибудь обнимет ее вот так, и выслушает… и успокоит… и будет любить…

Но ведь Тони не любит ее. Он испытывает к ней сострадание, в какой-то степени считает себя виноватым, но о любви и речи быть не может.

И она больше не девочка, не подросток, она женщина, и оставила позади свое прошлое, признала, что возврата не будет, изменить что-либо нереально и что ее восприятие прошлого было окрашено эмоциями, которые безраздельно властвовали над ней в течение многих лет.

А доказательство тому — ее отношения с Тони. Она была уверена в его презрении и осуждении, а он, оказывается, и не помышлял об этом. Вероятно, и ее строгость к себе чрезмерна. Она никогда не забудет своего ребенка, не перестанет сожалеть о его гибели, но сейчас боль утраты немного утихла, оттого что есть с кем ее разделить.

На протяжении многих лет Тони был для Эмили олицетворением всех ее бед и несчастий. Но поистине непростительная ошибка — та, которую она совершает сейчас, признавая, что только в его объятиях чувствует себя спокойной… и почти счастливой.

Он искренне жалеет ее, и, кажется, его влечет к ней. И, если честно, она тешит себя надеждой, что в сложившихся обстоятельствах взаимная симпатия с легкостью перерастет в нечто более глубокое.

Шестое чувство нашептывает ей, что нет ничего проще в данный момент, чем соблазнить Тони, воспользовавшись его состраданием. Все, что от нее требуется — запрокинуть лицо, посмотреть ему в глаза, подставить губы.