Когда девушка, умытая, вернулась с полотенцем на плече из туалета, старик уже подобрал ноги в опрятных штопаных носках и спал, как спят все старики на свете, свернув калачиком ссохшееся тело, скрючившись, будто желая занимать как можно меньше места. Казалось, он под громкое жужжание мух и пчел в знойный июльский полдень, уморившись, спит под кустом в поле.
Девушка рядом дремала и воображала себе разные приятные и глупые вещи вроде того, как они хорошо живут втроём со стариком и его собакой… Нет, не втроём – вчетвером, как она могла позабыть?!
И она с нежностью погладила греющую ее клетчатую рубашку, думая о её большом, сильном и добром хозяине – командире геологоразведочного отряда в поселке, куда она год назад попала по распределению.
Засыпая, она вспомнила вчерашнего донжуана и сонно улыбнулась.
Она не слышала, что старик рядом неслышно умер.
Гена обрадовался, когда ему предложили поработать переписчиком. Во-первых, он недавно вышел на пенсию, и ему остро не хватало умного человеческого общения (жена не в счёт).
Во-вторых, за перепись населения платили, оплата сдельная. Больше перепишешь – больше заработаешь. В-третьих, по причине обнаруженной язвы желудка, Гена резко прекратил пить, и у него образовалась масса свободного времени.
Он представлял себе… Как хозяева откроют, а на пороге он: в расстёгнутом длинном кожаном пальто. Вообще-то пальто дерматиновое, но ведь никто щупать не будет. Весь при аксессуарах: с солидным как у министра твёрдым синим портфелем, в щеголевато, небрежно наброшенном фирменном шарфе. Лицо серьёзное, озабоченное, хмурое даже. Мол, мы тут, граждане, не шухры-мухры, а государственным делом занимаемся.
Гене достался частный сектор. Здесь смешались, слились городская окраина, остатки бывшего села Ерепень и разросшееся, по причине разрешения огородной прописки, общество «Жаворонок». Убойная смесь. Дачные скворечники из шиферно-картонных заплат причудливо соседствовали с ещё довоенными, вросшими в землю крестьянскими избами (Гена сам недавно жил в такой) и новенькими коттеджами.
Утром Гена при полной амуниции вышел из дома. Светило мяконькое солнышко, синева неба соперничала с цветом портфеля и шарфа, под каблуками хрустели застеклённые лужицы… И с первого же на пути следования дома – крепкого, из оцилиндрованного бруса – началась полоса невезения. В щели калитки, через натянутую цепку, перед самым Гениным носом закачался кукиш с острым лакированным ногтем.
– Чего надо? Чего по чужим дворам высматриваешь, вынюхиваешь? Какое твоё собачье дело, сколько у нас движимого, сколько недвижимого? Тебе скажи – а ты в налоговую! Не тобой нажито – не тебе считать. Соглядатай! – Калитка перед Гениным носом захлопнулась.
– Гражданочка! – Гена забарабанил в калитку. – Вы ведёте себя как несознательный элемент! Вы саботируете важное государственное мероприятие!
Вся улица добротных двух– и трёхэтажных особняков за глухими оградами будто вымерла. Кроме цепных собак: те подняли остервенелый хай. Ощущение – будто Гена шёл сквозь фашистский концентрационный лагерь. Напрасно давил он кнопки мелодичных звонков – за богатыми прозрачными шторами затаивались силуэты. Кое-кто через переговорное устройство недовольно буркал: «Завтра сами на переписной пункт придём». Но интуиция подсказывала Гене, что это чистой воды отговорка.
«Н-ну, люди. Хихикают, злорадствуют, небось, – бессильно ругался про себя Гена. – Э-эх! Раньше перепись-то как праздник была. Радиоприёмник на столбе ярил, девки песни пели, мужики поддатые кучковались… Народ наперебой своими чаяниями, надеждами делился».
Тем временем брызнул дождик, стало зябко. Трижды обмотанный вокруг шеи синий шарф ничуть не грел, дерматиновый плащ – тоже.
Зато в крайней избушке-развалюшке Гену ждали как самого дорогого гостя. Баба Афанасия и зашедшая к ней в гости баба Римма – ерепеньские долгожительницы. Обе в плюшевках, в твёрдых фартуках, торчком торчащих поверх юбок, в сияющих как солнышки резиновых калошках поверх новых валенок – очень и очень нарядные! Они стояли в калитке с трясущимися от радости головами, с румяными от волнения и холода, как увядшие яблочки, морщинистыми щеками.
В натопленной избе пахло капустными пирогами, на столе тихое сияние источала непочатая чекушка. Гена её осторожно отодвинул локтем. Вкусно чпокнул замочком портфеля, вынул щеголеватую папку. С опаской поглядывал на горбатый, под стать хозяйке, дощатый потолок, подпёртый в двух местах вагами. Хоть и говорят: старый дом хозяев не задавит, а кто знает…
Читать дальше