Кэтрин Куксон: Дама слева

– Убирайся! – кричал он. – Убирайся, пока я не убил тебя!

А потом:

– Уведи её отсюда, Нельсон. Выкинь прочь…!

В это мгновение оцепенение прошло, и Элисон снова застонала, сжав зубы, чтобы не закричать, и заглянула в полные жалости глаза Пола, когда он склонился над ней, бормоча:

– Ну, ну, любовь моя. Потерпи ещё немного. Скорая скоро приедет. Ещё немного. Ну же, любовь моя.

– По-ол, – застонала Элисон, и его руки ещё крепче сжали её.

– Мои ру… ки, Пол. Пол, мои руки… и… и лицо.

– Всё хорошо. Всё хорошо, любовь моя, – казалось, что он больше ничего не способен сказать. – Всё хорошо, любовь моя.

Но хорошо не было. Всё было плохо. Её лицо… её лицо горело. Она станет безобразным чудовищем, как Маргарет, бедная Маргарет.

– По… ол.

Элисон скрючилась от невыносимой боли, такой ужасной, что она потеряла сознание… После этого у неё остались смутные воспоминания о том, как её снесли вниз, как нахлынула новая волна боли, застилавшей сознание…

Придя в себя, Элисон подумала, что плывёт в дымке голубого света. Она позвала Пола, и одна из фигур наклонилась к ней, разорвав туман, но это был не Пол. У этого человека был тонкий нос и густые брови, и он сказал:

– Всё в порядке. Лежите спокойно. С вами всё будет в порядке. Боль утихнет. Просто помните об этом, боль утихнет.

Эти слова запечатлелись в мозгу Элисон: «Боль утихнет, боль утихнет.» Но, боже, сейчас было так больно. Ужасно, невыносимо. Если бы тот человек чувствовал её боль, то знал бы как это. Она никогда не утихнет. Она больше не могла этого терпеть, не могла. Элисон молчала, пока ни услышала женский голос, говоривший:

– Скажите ей про лицо.

О, боже, её лицо. Да, её лицо обгорело. Она станет безобразной как Маргарет, как Маргарет. Бедная Маргарет. Мысли Элисон заметались в безумии; она почувствовала, как крик поднимается из глубины… из самой глубины души. Рот её открылся, глаза расширились, и снова появился тонкий нос и густые брови.

– Послушайте, с вами всё будет в порядке… С вашим лицом ничего страшного не произошло… просто копоть и небольшой ожог… Вы понимаете, что я говорю? Ваше лицо в порядке.

Тонкие ноздри расширились, и Элисон увидела, как губы растянулись в улыбке, а брови взлетели вверх.

– Вам не о чем беспокоиться, – добавил человек.

Она не беспокоилась. Не беспокоилась. Но боль. Ей было всё равно, что с ней будет, только бы эта боль прекратилась… Боль!

Женский голос снова прошептал:

– Они боятся не за её лицо, а за руки. Господи боже, в основном пострадали руки, особенно правая. Нужна будет не одна операция… и шея… Она спит? Укол уже должен подействовать; сейчас ей станет легче.

Элисон постаралась зацепиться за этот голос, звучавший как голос бога, потому что он сказал, что сейчас ей станет легче. Теперь она могла вытерпеть это ужасное ощущение. Они сказали, что её руки очень пострадали. И шея? Она так устала, чтобы думать. В последнее мгновение она могла думать только об одном: ей всё равно, как она будет выглядеть, только бы боль не вернулась.

Прошло три недели. Однажды утром Элисон разбудил знакомый звук катящейся тележки. Она увидела белую шапочку, склонившуюся над ней, и услышала весёлый голос:

– Привет, малышка. Хорошо спала?

Здесь её все звали малышкой. Первым начал тот врач с тонким носом и густыми бровями. Только гораздо позже окружающие фигуры превратились для Элисон в отдельных людей, отличавшихся одеждой и именами. Странно, ей казалось, что она давно с ними знакома, что они всегда были с ней, что она не знает другой жизни, кроме этой палаты, что всегда лежала под этой плёнкой, и кто-нибудь из них кормил её, расчёсывал ей волосы, заставлял жить. Только увидев Пола, Элисон вспомнила, что была и другая жизнь. Время посещений ещё не началось, и няня Райли поддразнила её своим крепким ирландским акцентом:

– Скоро придёт твой прекрасный великан. Боже! Везёт же кому-то.

За последние дни Элисон поняла, что няне Райли, как впрочем и всем остальным няням и сёстрам, известно, что связывает её и Пола, который всё это время просто сидел рядом и смотрел на неё, не говоря практически ни слова. Иногда он касался её волос, а уходя целовал, хотя и не в губы. Было время, когда она чувствовала себя ужасно и думала, что умирает. Ей так хотелось, чтобы он сказал, сказал, что любит её… Но он не сказал. Она знала, что он сидел с ней всю ночь и следующую тоже, что была в очень плохом состоянии и могла умереть. Ещё оставалась огромная усталость, но боль уже не была такой острой, скорее ощущение растянутой кожи, которая вот-вот готова лопнуть.