Георгий Марчик: Наваждение

— Не знаю, на что она себя обрекла, а вот ты, папочка, обрек меня на какое-то жалкое полулегальное существование. Она его законная жена, а кто я?

— Моя любовь….

— О, да, любовь! — с иронией воскликнула она. В этот момент я открыл было рот, чтобы что-то сказать, но она поспешно продолжала: — Только, бога ради, ничего не обещай. Умоляю •тебя. Правда, у тебя это здорово получается, но я все знаю наперед. Лучше сделай.

— О’кей, — сказал я. — Покупаю тебе….

— Шубу из натурального меха, — быстро сказала она.

— Из натурального меха, — покорно повторил я. И, подавляя вздох, подумал: — «Однако….!» Лера умела воспользоваться моментом. Чаще всего она его создавала сама.

Раньше она была другой — веселой и игривой, как котенок.

Дерзкой н насмешливой она стала спустя два месяца после приезда в Москву.

Я был слепым от счастья — ничего не замечал. Однажды, когда я пришел к ней после работы — она была особенно нежной, ластилась, то и дело обнимала, искательно смотрела мне в глаза.

— Тебе что-нибудь нужно, детка? — спросил я преисполненный мужского величия.

— О, да! — живо воскликнула она, и глаза ее загорелись еще не виданным божественно лучезарным светом. — Только дай слово, что ты выполнишь мою просьбу.

— Даю два слова. Для крепости. — Я поцеловал ее в мягкие податливые губки и провел рукой по розовеющей шелковистой щеке.

— Я хочу иметь от тебя ребенка, — стыдливо молвила она и, едва дыша, стала ждать ответа.

Я, признаться, опешил и немного подосадовал «Опять!»

— Я согласен! — бодро сказал я. — Только, ради бога, не сейчас. Пойми меня правильно — сейчас не время. В самом разгаре работа над монографией. Как только закончу — обсудим. Договорились?

— Хорошо, — сказала она поникшим голосом и, повернувшись, пошла из комнаты.

— Ты куда?

— Поставлю для тебя чай.

Спустя два дня она исчезла. О нашем разговоре я, Разумеется, уже забыл, так как не придал ему серьезного значения. Леры не было три дня. Я едва не сошел с ума. Повсюду искал ее. Меня немного успокоило, что она позвонила откуда-то на свою работу и предупредила, что заболела.

Наконец, она вернулась домой. В это время я был у нее в общежитии. Сидел, уже отчаявшись увидеть ее. Дверь тихо отворилась и вошла она — очень бледная, без кровинки в лице, с отчетливо синими кругами под глазами. В руке у нее был букет крупных кроваво-красных тюльпанов. Она поставила их в вазу. Ее тонкие желтоватые пальчики вздрагивали, взгляд был неподвижным.

— Мне захотелось купить тюльпаны, — сказала она каким-то не своим, а словно бы обесточенным голосом. Я вскочил на ноги, но почему-то не смел приблизиться к ней.

— Лера, что с тобой? — растерянно спросил я, чувствуя, что случилось что-то, но еще не понимая что.

— Я сделала аборт. — Все так же отрешенно сказала она. — И потеряла много крови. У меня плохая свертываемость.

Я рванулся к ней, но она предостерегающе протянула руку. — Не подходи ко мне.

На следующий день я принес ей золотую цепочку. Она раскрыла длинную черную полированную коробочку, надела на шею цепочку, окинула себя в зеркале оценивающим взглядом, сняла цепочку, подержала, взвешивая на ладони, посмотрела на этикетку и негромко сказала: — Две тысячи рублей за убийство. Не слишком много.

— Лера, не говори так, — возмутился я. — Зачем ты это сделала?

— Ни о чем не спрашивай, — сказала она. — Если не хочешь, чтобы было хуже.

Очевидно, потрясение было сильным. Лера долго не могла прийти в себя. И день ото дня вела себя все более дерзко. Она открыто вызывала меня на скандал и разрыв. Я терпеливо нес свой крест — не отвечал на грубый тон, упреки, истерику. Понемногу она стала успокаиваться. Но в глазах ее так и остался недоверчивый холодок и настороженность.

Однажды она предъявила ультиматум. Да, она зависит от меня и не хочет этого больше терпеть. — Не хочет ждать несколько лет, пока заработает постоянную прописку. За это время я, де, могу расстаться с ней, и она останется на бобах. А потому — московская прописка или разрыв. Если я не гарантирую этого в течение одного-двух месяцев — она уедет в Сочи. Я попытался возразить, убедить, что это слишком короткий срок, но Лера оборвала меня:

— А мне наплевать. Ты твердишь, что любишь меня — вот и докажи это делом.

Было от чего прийти в отчаяние. Как прописать ее? И тут на мой сметенный ум пришла мысль посоветоваться с Сержем.

Лучше бы я решил советоваться с ядовитой коброй. По крайней мере, я бы знал, что мне угрожает. Но, увы, ближе его, как я полагал тогда, никого из друзей у меня не было.