Жюльетта Бенцони: Фаворитка императора

– Да, донна Лавиния! И я замечаю, что это вас не особенно удивляет.

Голубые глаза экономки с участием остановились на раскрасневшемся лице Марианны. Она печально улыбнулась:

– С тех пор как господин кардинал покинул нас, я боялась, что это произойдет… Оставшись здесь одна, госпожа не могла не пробудить темные силы, которые еще правят в этой обители. Она хотела слишком много знать… и ее красота из тех, что порождают драмы. Не во зло будь ей сказано, я счастлива, что госпожа уезжает. Так будет лучше для всех.

– Что вы хотите сказать? – спросила Марианна, нахмурив брови, ибо спокойствие Лавинии удивило ее.

Похоже, что экономка уже знала о событиях сегодняшней ночи.

– Что монсеньор, только что вернувшись, заперся у себя с отцом Амунди, которого он срочно потребовал… что Маттео Дамиани заперт в подвале… и что молния ударила за холмом у грота, ибо я сама видела там ослепительный свет и слышала грохот обвала. Для госпожи сейчас лучше будет уехать. Когда она вернется…

– Я не вернусь никогда! – сказала Марианна непримиримым тоном, который не произвел особого впечатления на донну Лавинию.

Она только улыбнулась:

– Придется! Разве госпожа не взяла на себя обязательства? Когда она вернется, к тому времени дела пойдут иначе. Я… я верю, что нечего будет больше бояться… Князь…

– Я видела его! – оборвала ее Марианна. – Он ужасен! Я подумала, что вижу призрак! Он так напугал меня… Это гипсовое лицо…

– Нет, – мягко поправила ее Лавиния, – простая маска, маска из белой кожи. Не надо таить зла против него. Он более чем когда-либо заслуживает сожаления, ибо этой ночью он ужасно страдал… Я упакую чемоданы.

Чувствуя себя озадаченной, Марианна наблюдала, как она взад-вперед ходила по просторной комнате, складывая платья и белье, упаковывала в коробки обувь – и все это ловко укладывала в открытые сундуки и чемоданы. Когда она хотела положить туда же шкатулки с драгоценностями, Марианна вмешалась:

– Нет, не надо, я не хочу их увозить!

– Именно надо! Неужели вы хотите привести нашего хозяина в еще большее отчаяние? Он будет этим сильно оскорблен и подумает, что ваша милость считает его ответственным за все и сердится на него.

Она не сказала, за что именно! С обескураженным видом Марианна показала, что она согласна. Она уже не знала, что и думать. Ей даже стало немного стыдно из-за охватившей ее паники, но она не могла найти в себе силы отменить свой приказ и остаться здесь еще на некоторое время. Нет, она должна уехать!

Находясь вне этого беспокойного обиталища, она сможет обо всем спокойно поразмыслить, поставить, как говорится, точки над «i», но в данный момент оставаться здесь было бы неразумно. Она сможет избежать угрозы сойти с ума, только когда между нею и виллой Сант'Анна проляжет длинная лента дороги, которая позволит ей задуматься над событиями этой ночи, не опасаясь за свой разум. Ей просто необходимо удалиться от всадника на Ильдериме. Когда она наконец была готова, багаж упакован и от входа донесся шум остановившейся кареты, она обратилась к донне Лавинии:

– Я обещала крестному дождаться его, – начала она печально, – однако уезжаю.

– Пусть это не тревожит вас, княгиня, я скажу ему… или скорее и князь и я – мы расскажем ему все!

– Сообщите ему также, что я возвращаюсь в Париж, что я ему напишу сюда, поскольку я не знаю, куда он потом поедет. Скажите ему наконец, что я этого не хотела и я знаю, что он желал мне только добра.

Когда она наконец села в карету, предрассветный туман окутывал парк, придавая ему удивительную нереальность. Ночной ветер утих. Стало пасмурно, сыро. Погода явно менялась. В любую минуту мог пойти дождь, но Марианна, расположившись с Агатой в глубине кареты, чувствовала теперь себя в укрытии, защищенной от всех зловещих чар, подлинных или вымышленных, скрытых в прекрасном поместье. Она возвращалась домой, к тем, кого она любила. Ничто больше не могло ей угрожать.

Щелкнул бич… Карета тронулась под звяканье мундштуков и легкое поскрипывание рессор. Песок аллеи шуршал под колесами. Лошади пошли рысью. Марианна прижалась щекой к холодной коже обивки и закрыла глаза. Ее измученное сердце успокоилось, но она внезапно почувствовала смертельную усталость.

В то время как тяжелая берлина углубилась в утренний туман, чтобы начать длинную дорогу к Парижу, она задумалась над нелепостью и жестокостью ее участи, обрекшей ее на эти непрерывные скитания в поисках если не возможного счастья, то хотя бы тихого убежища. Она приехала сюда, бежав от недостойного и преступного мужа, она приехала матерью, не будучи супругой, чтобы ребенок, которого зачала в ней любовь Императора, мог жить с высоко поднятой головой, она, наконец, приехала с невысказанной надеждой навсегда отвести нависшую над нею и ее жизнью угрозу. Она возвращается богатой, наделенная княжеским титулом, знатным именем, с безупречной отныне честью, но в ее опустошенном сердце не было больше ни иллюзий, ни нежности. Она возвращается, но к чему? К жалким крохам любви, которые сможет предложить ей супруг Марии-Луизы, к темной угрозе мстительной ненависти Франсиса Кранмера, к грустному одиночеству, ибо ей в будущем надлежит строго соблюдать приличия, раз Язон не смог… или не захотел приехать. В конечном счете в конце дороги ее ожидало только старое жилище с портретом и верным другом, будущий ребенок и перспективы, которые она совершенно не могла себе представить.