Эльза Вернер: Проклят и прощен

— Знаешь, Пауль, — сказала со смехом Лили, — мы с тобой недавно спорили о том, кто будет главой в нашем доме, и ни один из нас не хотел уступить. Не было никакой необходимости ломать над этим голову: скипетр будет в руках Арнольда!

— Да, с таким фамильным наследством ничего не сделаешь, — подтвердил Пауль, также смеясь. — Ты тоже склоняешься перед его тиранией? Следовало бы Раймонду взять его на месяц к себе для личных услуг, это, я думаю, единственное средство привести Арнольда к послушанию. Пойдем, Лили, оттуда видна вся дорога. Фельдберг командует «артиллерией», и, как только экипаж покажется в шлоссбергской аллее, раздадутся выстрелы.

— Ну, до тех пор еще много времени, а мне надо сделать маленькую рекогносцировку. Я выслеживаю дядю советника, который кажется мне очень подозрительным во фраке и с букетом. Я уже знаю, что означает этот торжественный наряд.

— Что же ты думаешь? Меня очень удивило сегодня появление Фрейзинга. Никому из нас он не близок...

— Да, но желал бы стать близким кому-нибудь другому, и это ему нельзя ставить в укор; бедняжке до сих пор приходится иметь дело исключительно с «глубоким уважением», а это должно быть просто ужасно. Я отлично рассмотрела, что сегодня букет сделан из одних гвоздик, а это — любимый цветок фрейлейн Гофер. Я непременно должна узнать, как идет дело. Если оно кончится неудачей, тогда... да, Пауль, я ничего не могу сделать! Придется мне из сострадания взять себе дядю советника, потому что с шестью отказами жить невозможно. Этого ни один человек не сможет выдержать!

Пауль горячо протестовал против такого человеколюбивого намерения своей невесты и находил, что им следует оставаться на террасе, чтобы быть готовыми к встрече, но Лили настояла на своем. Она заметила, как Фрейзинг и Эмма Гофер исчезли в маленьком павильоне, расположенном позади замка, и тотчас отправилась по их следам.

Павильон, выстроенный для того, чтобы любоваться из него красивым видом, стоял так высоко, что было совершенно невозможно заглянуть снаружи в окна, а дверь, раньше открытая, теперь почему-то оказалась запертой. Молодая девушка отправилась на разведку вокруг маленького домика и вскоре случай благоприятствовал ей. У правой стены, густо заросшей диким виноградом, стояла лестница, видимо, использованная для прикрепления флагов и затем забытая. Лили была в восторге от такой находки и, не слушая увещаний Пауля и подобрав свой шлейф, быстро поднялась до уровня окна и с жадным любопытством заглянула внутрь.

— Они в самом деле здесь! — вполголоса доложила она. — Все трое на диване — советник, букет и фрейлейн Гофер. Как жаль, что окна закрыты! Я могу лишь видеть, а тогда, за дверью гостиной, могла лишь слышать, только сегодня положение менее удобно.

— Да ведь это — шпионство, — возразил Пауль. — Что если тебя заметят изнутри или сюда подойдет кто-нибудь из прислуги? Что тогда подумают?

— Не шуми, Пауль, и держи лестницу! — приказала Лили. — Вся прислуга на террасе, а виноград так густо разросся, что меня невозможно заметить. И хотя я не могу ничего слышать, но зато вижу всю пантомиму. У дяди советника элегическое лицо: он наверно рассказывает о прежних пяти отказах... не получить бы ему шестого! Эмма еще полна глубокого уважения... Ах, нет, теперь она улыбается... Слава Богу! Дело идет к развязке!

— Лили, прошу тебя, сойди! — просил Пауль. — Если кто-нибудь застанет нас в таком виде... это, право, неприлично!

— Не мешай мне и смотри, чтобы лестница не упала, — последовал немилостивый ответ. — Теперь на сцену выступает букет, дядя советник начинает говорить языком цветов; Анне он сказал: «Розы — розе», а теперь наверно говорит: «Гвоздика — гвоздике»!

Вероятно Фрейзинг действительно сказал что-то подобное, потому что Эмма Гофер покраснела и опустила глаза, а он с пафосом продолжал:

— Никогда не забуду я того часа, когда я сидел на горной дороге, в снегу и одиночестве, с вывихнутой ногой, всеми покинутый! Вы спасли мои акты...

— О, об этом не стоит говорить! — скромно отклонила Эмма похвалу.

— Напротив, об этом очень стоит говорить! Это были документы тысяча шестьсот восьмидесятого года...

— Верденфельс против Верденфельса?

—Совершенно верно! Без вашего мужественного вмешательства они сделались бы жертвой этого коварного Гейстершпица.

— Разве вы верите в силу Гейстершпица? — спросила пораженная Эмма.

Фрейзинг бросил боязливый взгляд в окно, через которое виднелось вдали «белое чудовище», и ответил: