- Поймал кто-то другой, а не эксцентричный герцог, ты хочешь сказать? Я думала об этом, конечно. Я даже каждый раз оставляла письмо для тебя в своей спальне, где все объясняла. Но я хорошо справлялась, и потом, я была не одна, у нас целая сеть единомышленников. - Она улыбнулась цыгану-аристократу. - Правда, Марко?
Он улыбнулся ей в ответ, и Каллиопа впервые разглядела, что сообщник ее сестры очень хорош собой.
- Si, signorina. Синьорина Каллиопа, ваша сестра - самый ловкий контрабандист во всей Англии.
- Будет чем похвастаться в Альмаке, - пробормотала Каллиопа.
- Мне ужасно жаль, что я расстроила тебя, Кэл, - снова заговорила Клио. - Пожалуйста, поверь мне! Но дело надо было сделать. - Она подошла к Марко, чтобы помочь ему сложить инструменты.
- Пойдем, Каллиопа, - тихо позвал Камерон, беря ее за руку. - Здесь холодно, а у тебя такой вид, что тебе не помешала бы чашка горячего чая.
- Мама всегда считала чай лучшим лекарством, - согласилась Каллиопа, покорно идя с ним к двери.
- Наверное, она была права, если в чай к тому же добавить хорошую порцию бренди.
Они поднялись по лестнице и двинулись назад по пустому коридору. Когда они шли этим путем всего полчаса - или сто лет? - назад, Каллиопа испытывала напряженное ожидание. Теперь же - усталость и оцепенение.
- С самого начала это была Клио, - повторила она. - Как же я могла ничего не замечать? Как могла быть такой слепой?
- Ты, скорее всего, замечала что-то, но отказывалась это признавать. Даже наедине с собой. Трудно признавать ошибки людей, которых любишь. Почти так же, как свои собственные.
Каллиопа вспомнила, как сестра сжигала, свой костюм Медузы, как показала ей список прозвищ. И она все время опасалась герцога. Замечала ли Каллиопа странное в ее поведении? Или отказывалась признавать факт, что вор-то совсем рядом?
- Не знаю. Я ничего не понимаю. Но не хочу, чтобы ей было плохо.
- Конечно, ведь она твоя сестра. Она просто взялась за дело не с той стороны.
- Еще бы!
- Но у нее имелись основания. Она была уверена, что поступает правильно.
Каллиопа остановилась и вгляделась в лицо Камерона. Он ответил ей твердым взглядом, его темные глаза были полны тревоги и жалости. Он жалел ее и считал, что Клио права!
И внезапно его спокойствие, его сочувствие разозлили Каллиопу. Ей вдруг вопреки всякой логике захотелось поколотить его, сбить с ног, как он сбил герцога.
- Тебя как будто не очень удивило признание Клио, - сказала она.
Его взгляд стал настороженным.
- Каллиопа, послушай меня. Помнишь, я обещал что-то рассказать тебе?
- Получается, что ты знал? Про Клио?
- Узнал совсем недавно. Помнишь имя - Лиловый Гиацинт?
- Так ты об этом собирался мне сказать?
- Да.
- Почему ты не сказал сразу же? Оставил меня в неведении, пока мы не наткнулись на Клио с ее цыганом в этой ужасной комнате. Ты позволил мне…
Позволил ей соблазнить себя! Внезапно она почувствовала, что больше не выдержит. Захотелось рыдать, кричать, колотить кулаками в стену. Все, кого она больше всех любила, кому верила, лгали ей. Скрывали от нее правду для ее же блага.
- Я хочу домой, - выговорила она, отворачиваясь от Камерона. - Я устала. Устала от всего и от всех.
- Каллиопа, пожалуйста, дослушай! - настойчиво произнес Камерон.
Но она уже бежала по коридору туда, где было светло и весело. Скорее снова в привычный мир, подальше от этих холодных подвалов, полных сокровищ и лжи! Тогда она снова станет собой, обретет почву под ногами.
Но она знала, что прошлого уже не вернуть.
Камерон смотрел вслед убегавшей Каллиопе, чье белое платье быстро таяло в темноте. Всем своим существом он хотел броситься за ней, обнять и не отпускать, заставить выслушать себя и понять. Но он успел хорошо узнать Каллиопу и догадывался, что такая тактика на нее не подействует. Он вспомнил, как герцог держал Клио за руки, как впивался в нее горящими глазами, а она отказывалась слушать. Сестры Чейз упрямы и несговорчивы, и силой от них ничего не добьешься. Подействовать можно только мягкими, разумными доводами. Авертон этого понять не мог, а Камерон только начинал понимать.
Он любил Каллиопу не в последнюю очередь за упрямство и сильную волю. За убежденность, за страстность, с которой она защищала справедливость, даже пусть это была не та справедливость, в которую верил он. В ней был внутренний огонь, который она считала надежно укрытым за безупречными манерами, за изящными белыми платьями, но который постоянно горел в ее глазах. Прорывался в смехе. Его жадно влекло в тепло этого огня, он слишком долго скитался один в холодном мире.
Читать дальше