Жюльетта Бенцони: Бриллиант для короля

— Благодарение богу, господин министр остался жив.

— Но намерение убить существовало, что с этим поделать? Это уже само по себе преступление.

— Но я не хотел бы, чтобы это преступление показалось вам непростительным. Его величество король настолько выше простых смертных, что ему невозможно понять, как может действовать несчастный молодой человек, страстно влюбленный в благородную даму и узнавший, что другой сделал ее жертвой своей похоти, поправ все права чести... и не имея никаких оправданий...

Людовик остановился и посмотрел своему главному полицейскому прямо в глаза.

— Только не говорите мне, что речь снова пойдет о мадам де Сен-Форжа.

— Увы, именно о ней. Делаланд нашел ее в ту ночь, когда она сбежала из монастыря, и привез в дом мадам де Брекур. С тех пор он ее любит.

— Он ее любовник?

— О, сир! Ваше величество прекрасно понимает, какая пропасть отделяет знатную даму от молодого человека, служащего в полиции. И то, что теперь она стала вдовой, совершенно не изменило положения вещей.

— Он ваш кузен! Это уже немало!

— Король бесконечно добр, но Делаланд не видит в этом родстве большого преимущества. Он едва осмеливался коснуться ее платья, и то, что другой, полагая себя всемогущим, посмел осквернить ее честь, привело его в бешенство. Едва он только узнал, что она вновь похищена, чаша переполнилась, и он, забыв все титулы, кинулся мстить за ее позор и за собственное отчаяние. Разве... это невозможно понять? — спросил де ла Рейни с внезапной робостью.

— А что, если бы виновником насилия стал я?

— Сир! У короля благородное сердце, он не чудовище, ослепленное собственным всемогуществом. Такого и представить себе невозможно.

— Да, разумеется. Я полагаю, его еще не осудили?

— Нет еще, но не замедлят это сделать. И, боюсь, приговор будет самый суровый...

— Смертная казнь, без сомнения.

— Король вынес приговор... Но король может и помиловать. Судьи не обойдут вниманием Его поручительство...

Де ла Рейни поостерегся напомнить королю — это было бы крайней бестактностью! — что когда-то Его величество смягчил приговор, вынесенный суперинтендантом Фуке. Людовик двинулся по дорожке, опустив в задумчивости голову. Некоторое время собеседники шли молча, поглядывая на позолоченные ящики и блестящие листья апельсиновых деревьев. Когда король наконец остановился, его лицо было столь суровым, что сердце де ла Рейни сжалось.

— На этот раз я не могу помиловать.

— Но ведь господин министр жив!

— Да, конечно. Но он был на волосок от гибели. Его смерти желали всерьез. Поймите меня, де ла Рейни, я проявил бы милосердие, но сейчас это невозможно. Де Лувуа ненавидит добрая половина королевства. Помиловать вашего кузена значит молчаливо поощрить его врагов, которые не замедлят этим воспользоваться и повторят покушение. Де Лувуа несет на плечах груз всего содеянного им в нашем королевстве... Я не могу нести этот груз и делать всю ту грязную работу, которую делает он. Он мне нужен, и нужен живой. Значит, нужно дать всем острастку.

— Сир! — взмолился де ла Рейни со слезами на глазах. — Отмените, по крайней мере, смертную казнь. Мальчик так верно и преданно служил Вашему величеству... И он мне так дорог!

— Я верю... Мы согласны избавить его от позорной веревки. Мы возведем его во дворянство, и он будет казнен, как благородный дворянин, его шеи коснется меч. В конце концов, он ведь зовется де ла Ланд, не так ли?

Что тут можно было сказать? Только изъявить благодарность, что и сделал де ла Рейни убитым голосом. Он готов был уже удалиться, но король вдруг задержал его:

— Еще одно слово! Пусть ваша юная приятельница не разыгрывает из себя расиновской героини и не приносит себя в жертву своему мучителю. Она обречет себя на адские муки и не получит взамен ничего... Кроме обещания, которое будет тут же забыто.

— Но если Ваше величество придерживается такого мнения относительно господина министра, то почему король так защищает его, обеспечивая ему полную безопасность? Де Лувуа только что надругался над жизнями трех добрых католиков, и весь двор будет за это ему аплодировать?

— Нет. Интересы государства вынуждают меня поддержать сейчас его должность, титул и полномочия, но в свой час он почувствует всю тяжесть моего гнева. Уже сейчас ему будет запрещено предпринимать какие-либо попытки приблизиться к мадам де Сен-Форжа и даже подходить к ней ближе чем на пять туазов! [39] Десять метров. (Прим. авт.)