— Мама? — Глаза Каролины оставались закрытыми; она старалась удержать перед мысленным взором облик прекрасной леди, нежной и благоуханной, которая улыбалась и очень ее любила.
Но в ящике было темно, и маленькая девочка дрожала от страха. Ей трудно было дышать, она ничего не видела, а прекрасная леди что-то кричала, спрашивая: «Почему? Почему?»
— Выпустите меня отсюда! Выпустите меня! — Каролина отняла руки от лица.
Звук, похожий на удар грома, расколол ночь. Лошади черные, в пене; они встают на дыбы, потом несутся куда-то вдаль и оставляют ее одну.
Одну?
Нет, не одну.
«Папа! Папа, вставай! Ты тоже играешь? Играешь с Каро? Хочешь, я спою для тебя, папа? Мама! Мама, проснись! Проснись, мама! Проснись! Проснись!»
Каролина почувствовала, как мисс Твиттингдон бьет ее по щекам. Она наконец открыла глаза, глядя на женщину, казавшуюся смущенной, но обеспокоенной; посмотрела на Ферди, который, в свою очередь, смотрел на нее с жалостью; перевела взгляд на Персика, которая как раз перестала креститься и на всякий случай плюнула через левое плечо, защищаясь от нечистой силы и дурного глаза.
Она почти ничего не видела, потому что слезы застилали ей глаза. Слезы смущения и ужаса, — ужаса, в котором она жила… в той жизни, о которой забыла.
Как она могла забыть? Не вспоминать все эти годы? Все эти долгие, холодные, украденные у нее годы.
— Дульцинея! — Мисс Твиттингдон подвела ее к креслу, помогла ей сесть и стала тереть ей щеки белым носовым платком. — Моя дорогая девочка, что с тобой? Пожалуйста, прости меня за то, что я тебя ударила. Ферди, быстро! Принеси мою нюхательную соль. Я думаю, наша дорогая Дульцинея собирается упасть в обморок.
— Нюхательную соль? Пошла ты к черту со своей нюхательной солью, Летти! Где Морган? Он должен быть здесь!
— Ну, мне, пожалуй, пора, — заявила Персик. — Только захвачу эту маленькую серебряную шкатулку — очень милая вещица, вы не находите? — и, может, эту пару канделябров. И пирожные. И поднос, на котором они лежат. А теперь — счастливо оставаться. Главное — вовремя унести ноги, как говорится. Бог тебя благослови, Каро.
Каролина посмотрела на свои руки и удивилась, что на них нет крови — крови ее отца, крови ее матери. Она удивилась тому, что ее ногти аккуратно острижены, а не обгрызены до мяса. Она так дрожала, что не могла удержать ноги на одном месте; она стучала зубами, ее руки тряслись.
Ее обобрали до нитки — украли целую жизнь!
Ее дрожащие руки медленно сжались в кулаки…
Чтобы увидеть тебя, я потерял свою жизнь.
Морис Сэв
Морган смотрел, как слуга ставит перед ним бокал бургундского. Он поднял его и чокнулся с Ричардом, своим другом.
— За Джереми.
— За Джереми, — эхом отозвался Ричард. — И за хорошие воспоминания.
Морган сделал глоток, потом поставил бокал на стол. Они ушли из дома Ричарда и завалились в кабачок, заняв небольшой столик в углу. Здесь было уютнее, чем в тяжелой атмосфере дома на Халф-Мун-стрит, где еще звучало эхо признаний Ричарда.
— Знаешь, мне нравится твоя Каролина, — сказал Ричард. — Она очень откровенная, очень предусмотрительная и в то же время необычайно наивная — полная противоположность своему мужу, сказать по правде. До сих пор не могу понять, как тебе удалось убедить ее сыграть роль моей кузины.
— Коттедж для нее и для ее друзей, денежное содержание, несколько белых кошек и желтый пес. Это были ее условия, насколько я помню. И я, презренный негодяй, согласился на них. Затем, мой дорогой друг, я попытался соблазнить ее. — Он снова поднял бокал, вращая его за ножку. — Конечно, потом она соблазнила меня. Каро схватывает все на лету. Должен сказать, что в результате мы оба получили больше, чем предусматривалось условиями сделки. И как это ни странно, я должен поблагодарить тебя за свое счастье. Если бы не мой безумный план мести, я бы никогда не встретился с ней. Боже, Дикон, какой бессмысленной тратой времени была бы моя жизнь, если бы в ней не было Каролины.
Ощущение некоторой неловкости заставило Моргана замолчать.
— Извини, — сказал он после небольшой паузы.
— Морган, я всегда был твоим другом. Я все еще хочу быть твоим другом. Если ты сможешь принять сложившееся положение, смогу и я. Я без малейшего усилия смирился с участью холостяка после смерти Джереми и желаю теперь только покоя. Твоя дружба придает моей жизни полноту. Итак, мой друг, что ты намерен делать дальше? Ты говорил, что собираешься пойти к моему отцу и заявить, что снимаешь все свои требования. Возможно, он оросит твой жилет слезами благодарности.
Читать дальше