Сказать больше было нечего, поэтому Диана сжала руку Генри и прошептала:
— Прощай.
Затем она подхватила саквояж и побежала по настилу из досок, прежде чем его подняли на борт.
Я часто это видела: для многих пар весь золотой блеск брака начинается после потери любви.
Мейв де Жун «Любовь и другие безумства великих семей старого Нью-Йорка»К своему ужасу, Пенелопа очнулась в собственной бело-золотой спальне, дома — или чем там теперь являлся для неё особняк Шунмейкеров. Она не помнила, как очутилась здесь, а возвращаться к произошедшему накануне было немного боязно. Ощупав себя, Пенелопа поняла, что кто-то распустил ей волосы и снял корсет. На виске под шелковистыми темными локонами выросла овальная шишка размером с яйцо, а перекатившись на бок ради лучшего угла обзора, Пенелопа заметила висящую на стуле юбку цвета слоновой кости, в которой была днем. Именно эту юбку она выбрала для встречи с принцем Баварии, когда ещё верила, что он сделает её принцессой. «О Боже, — подумала Пенелопа, — принц Баварии». На неё внезапно нахлынула волна отвращения при воспоминании о том, какой жалкой она показала себя на публике. Рядом с кроватью тяжело дышал её бостонский терьер Разбойник, осуждающе глядя на хозяйку черными глазами-бусинками.
— Замолчи, — сказала Пенелопа, откидывая в сторону одеяло, поднимая ноги и тяжело опуская их на пол. Напуганный песик забегал туда-сюда по ковру.
На Пенелопе была тонкая белая ночная сорочка из шелка и обручальные кольца. Темные волосы свободно ниспадали почти до талии. Её мучила жажда, и впервые в жизни страх обуревал её больше, чем ненависть.
— Что с нами будет? — жалея себя, спросила она Разбойника. Но зверек наполовину скрылся за пуфиком; по крайней мере, он тоже казался перепуганным, но не настолько, как требовалось в их отчаянном положении. Пенелопа пересекла комнату — точнее, сказать, проковыляла по ней, поскольку голова все ещё кружилась после падения в отеле, а ноги подгибались — в попытке найти что-нибудь, чем можно утолить жажду.
Ей не оставили ничего. Ни кувшина холодной воды с дольками яблока, ни стакана лимонада. Она отлично знала, что такой жест от столь вышколенных слуг, как у Шунмейкеров, можно расценить только как знак враждебности. Но это и не было неожиданностью. В доме мужа Пенелопа всегда была чужой, издевалась над слугами и не пыталась завоевать их расположение. Пенелопа поклялась себе, что если ей повезет снова выйти замуж, она будет достаточно разумной, чтобы вести себя дипломатично.
Она повернулась к Разбойнику и наклонилась к нему с полуоформившейся надеждой, что он подарит немного тепла её протянутым рукам. Но песик заметил её приближение и ринулся прочь.
Утром Пенелопа считала, что почти окрутила принца, но сейчас, когда время клонилось к вечеру, настолько упала духом, что не видела причины не погнаться за собакой. Разбойник взбежал по маленькой лестнице, ведущей в соседнюю комнату, когда-то служившую Генри кабинетом, а позже — подобием его спальни. До того как отправиться на войну, большинство ночей он проводил именно там. Пенелопа босиком поспешила за Разбойником в затененную комнату, где не горела ни одна лампа, а сквозь выходящее на запад окно струился приглушенный свет вечерних сумерек. Непослушный питомец побежал в ту сторону, исчезнув под одним из двух больших кресел из красного дерева и кожи, в котором, к своему удивлению, Пенелопа заметила погруженного в раздумья неподвижного человека.
— О… Пенни. Это ты. — Сидящий в кресле Генри отвернулся от неё и вновь уставился в окно. Супруг уже давно не видел её иначе, чем в полном облачении, и на секунду Пенелопа смутилась, что из-под рюшей ночного наряда торчат её худые лодыжки. Генри скрестил ноги и уперся локтем в подлокотник. Пенелопа удивилась, но в том, что муж находился здесь, было что-то естественное.
— Что ты здесь делаешь? — начала она, и добавила более жестко: — Я-то думала, ты уехал со своей любимой Дианой.
— Нет, — сказал Генри и вздохнул с нехарактерной для себя сокрушенной меланхолией. — Все кончено.
— Кончено?
— Да. Днем она уехала в Париж. В конце концов, роль жены Генри Шунмейкера не показалась ей такой уж привлекательной. — Оранжево-розовое небо придавало лицу Генри некую теплоту и отбрасывало на него тени, словно подчеркивающие грустные изгибы бровей и рта. Пенелопа встала сзади него, не зная, что именно сказать. Она полагала, что для неё подобный поворот событий выгоден — если сердце Генри разбито, он будет не в силах вышвырнуть её из дома тотчас, и, возможно, Пенелопа успеет придумать новый план до окончательного падения. — Полагаю, ты удивлена, что находишься здесь? Слуги сказали, ты отослала лучшие вещи в родительский дом.
Читать дальше