— Гарт, милый. Ранд, милый. О, мои милые, — растерянно лепетала мать, переводя тревожный взгляд с одного на другого и тщетно пытаясь улыбнуться.
— Очень рад тебя видеть! — Голос Джеймса звучал сердечно и ободряюще. С тех пор как Ранд вернулся домой после войны, Джеймс иначе с ним и не разговаривал: только сердечность и сочувствие — к нему, ни на что не годному калеке. Хотя порой Ранд ловил в его взгляде что-то иное — обиду? Разочарование? — но Джеймс сразу же старательно отводил глаза. Да и не было у Ранда особой охоты разбираться в тонких чувствованиях кузена — своих забот хватало.
— Ранд. — Вот тетя Адела говорила подобающим тоном. Благовоспитанные леди, будь они хоть трижды возмущены поведением своих племянников, голоса не повышают. — Прикройся. Совсем стыд потерял!
Гневные речи старой леди сладкой музыкой прозвучали в ушах Ранда. Теперь, по несчастном своем возвращении под отчий кров, ничто его так не развлекало, как поддразнивание тетушки Аделы. Когда она оскорблялась, а еще лучше, ужасалась его выходкам, это хоть немного возвращало ему душевное равновесие. Вот и теперь он только нагловато ухмыльнулся.
— А, да что с тобой говорить, — сокрушенно махнула она рукой. — Но ты хотя бы госпожи Кловер Доналд постеснялся. Ей-то с ее благочестием каково на тебя смотреть. Она потрясена.
И верно, за спинами присутствующих Ранд приметил супругу местного священника, хотя разглядеть ее было не так-то просто. Его преподобие взял себе в жены этакую мышку, до того робкую, что теперь она лишь изредка осмеливалась украдкой глянуть на кресло-коляску.
— Пусть полюбуется. Когда еще ей представится такой замечательный случай. А годы-то идут, — благодушно парировал атаку Ранд и помахал рукой жене викария.
— Привет, радость моя.
Его преподобие Брадли Доналд, высокий, белокурый, весь в черном, весьма ревностно охранял своих прихожан от соблазна, особенно если дело касалось его супруги. Метнувшись к ней, он приложил к ее глазам свою настырную длань, дабы не узрела невинная душа непотребного зрелища, сам же возгласил:
— Какой стыд!
Ранд позволил себе расслабиться, когда коляска миновала, наконец, столпившихся близких.
Ну что ж, представление, можно считать, удалось.
Тут он увидел Джаспера. Тот по стойке «смирно» вытянулся у широко распахнутой двери. Рот крепко сжат. Боже правый, он что же, действительно выбирается из дому?
Он, так любивший бродить пешком и скакать верхом, выехал теперь в кресле на колесах. Да еще против своей воли. Как тварь жалкая, червь беззащитный, с которым всякий может творить, что ему заблагорассудится.
И это он, без труда бравший верх над любым из своих братьев. Он из всех троих был самым ловким, самым быстрым, самым неутомимым. Это на него семейство возлагало все свои упования. А нынче он покидает дом в инвалидной коляске, и любой волен насмехаться над его немощью.
— Прошу вас не надо — промычал он, сжимая ручки кресла.
Резкий порыв ветра и яркий солнечный блеск заставили Ранда мгновенно зажмуриться, и он посидел так, привыкая к новым ощущениям. Лучи приятно ласкали кожу. Две гончие, лениво гревшиеся у порога, вскочили на ноги и подбежали к инвалидной коляске, чтобы обнюхать его ладони. Ласково трепать собачьи морды — еще одна давно забытая радость: в дом-то псов не пускали.
А в самом деле, плохо разве посидеть ему тут, на террасе? Чужих здесь не бывает, а если и придет кто, чего он будет стесняться в собственном доме.
— Будьте добры, принесите мои вещи для выхода, — приказала женщина чего-то ожидавшим слугам. — А потом спустите это кресло по ступенькам вниз.
Ранд огляделся по сторонам и убедился, что на террасе имеется только одно кресло — его.
— Что за дьявольщина у вас на уме? — сварливо поинтересовался он у сиделки.
— Полагаю, мы немного погуляем. — Она взяла свой капор из рук горничной. — Мне не терпится увидеть Атлантику. Гарт и глазом не моргнул. Она вела себя так, словно Ранд только тем и занимался, что изо дня в день раскатывал в своей коляске по окрестностям, выставляя напоказ всю свою беспомощность — пусть каждый, кому только придет охота, вволю наглядится на него и всласть посмеется над его бессилием. Да, предал его возлюбленный братец. «Вот и Джасперу кивает: „Снесите его вниз“.
Ранд ожидал, что Джаспер опять воспротивится, но у денщика оказалось достаточно почтения к герцогу Клэрмонтскому.
Махнув двум лакеям, Джаспер распорядился:
— Каждый хватается за свое колесо. А я за подножку возьмусь.
Читать дальше