Священник вздохнул. Долго собирался с духом, прежде чем говорить снова. Наконец медленно, тяжело сказал:
– Может и так статься. Может, Прокоп Матвеич. Я потому на своём и не стою. Но коль в барине милости не окажется, тогда и нам, грешным, вовсе пропадать тут. Другой-то управляющий, может статься, ещё хуже будет. И то ещё барину понять надобно, что, коли б не твои сыны, то и до прямого бунта недалеко оказалось бы.
– Вот это верно, – сквозь зубы сказал Прокоп. На лбу его вздулись две сизые жилы, он долго, мучительно думал, уставившись в пол. Никто не решался нарушить его мыслей. Антип и Ефим словно вросли в пол, Устинья зажала себе рот ладонью, и на лице её остался, казалось, только один огромный синий глаз: второй заплыл, взбух чёрным синяком. Утреннее солнце уже заполнило собой всю комнату; в широком луче, падающем из-под вышитой занавески, роились пылинки, и муха, угодившая в паутину, надсадно гудела под самым потолком. Отец Никодим, беззвучно шевеля губами, молился перед иконами.
Прокоп перебил его молитву без всякого почтения.
– Отче, да ведь как же?.. Антипка-то с Ефимом… Они ж… Как же они, ежель даже и до барина доберутся, рассказать-то ему смогут? Двух слов не свяжут, что толку-то с них, болванов?!. Барин их слушать с третьего слова устанет да, чтоб не мучиться, власти кликнет… Охти, господи, вот ведь наворотили делов, а коли б…
Отец Никодим вдруг всем телом повернулся к Силину, и тот растерянно умолк, впервые увидев на сморщенном, измождённом, всегда встревоженном лице сельского попа незнакомую решимость. Было очевидно, что отец Никодим только что окончательно утвердился в какой-то давно мучившей его мысли, и попадья, не сводившая с лица мужа испуганных глаз, даже привстала.
– Отец Никодим, батюшка, не губи ты на-ас… – безнадёжно протянула она.
– Смирись, матушка! – резко остановил её священник. – А ты, Прокоп, слушай! Помнишь, сколько я раз тебе говорил, что письмо барину у меня написано? Что всё как есть в том письме обсказано, и подпись моя собственная, отца Никодима Саввина, стоит?
– Ну, говорил… – осторожно, недоверчиво подтвердил Прокоп.
– Так здесь же сия летопись! – священник резко вскинул руку к иконам. – Вся как есть летопись села Болотеева! Здесь, за божницей, лежит, своего часа ждёт! Вот и дождалась…
Попадья тихо взвыла, уронив голову на исхудалые руки. Ефим и Антип переглянулись. А старый Силин, подойдя к иконам, молча смотрел на то, как священник, кряхтя, вытаскивает из-за божницы тряпичный свёрток и бережно смахивает с него пыль.
– Вот! Всё, как есть! Полная летопись! И про дела наши, и про неурожаи, и про барщину, и про Упырихины зверства иродианские, и про Содом с Гоморрой в господском доме! Поверит сему письму барин молодой – наше счастье. Не поверит – я вместе с вами в острог пойду. И не вой, матушка, не вой, давно пора было уж! Да вот, как положено, до последнего дотянули, до греха смертного дождались…
Прокоп бережно принял в широкие потрескавшиеся ладони тряпичный свёрток, подошёл к сыновьям. Помедлив, протянул письмо Антипу, велел:
– Чтоб как зеницу ока берёг, жеребец! Тут заступа ваша… Не потеряй, не намочи, спаси Христос, не порви! И деньги вот держи, все, какие в дому были… Отец Никодим, у тебя там прописано, как на Москве барина сыскать?
– Всё как нужно указано. Парни твои грамотны, разберут.
Антип, бережно пряча письмо за пазуху, взглянул на брата. Но Ефим, казалось, не слышал ни отца, ни священника: его глаза смотрели на Устинью, а Устя точно так же, в упор, не отворачиваясь, смотрела на него. Прокоп проследил за взглядом сына и отрывисто сказал:
– А девок с собой забирайте. Чтоб греха не было, в первой же церкви окрутитесь. Только вот какая за кого замуж пойдёт, – сами разберите. У меня от ваших выкрутас уже башка впополам, как девок поделите, так и благословлю…
– Ну, Устинья Даниловна, пойдёшь, что ли, за меня? – спросил Ефим, глядя в залитое солнцем окно.
– Пойду, – коротко сказала Устя. – Бери, Ефим Прокопьич.
– Антипка, не в обиде? – не поворачиваясь, спросил Ефим. – Тятя за тебя Устьку сватал. Аль понудишь её?
Антип некоторое время молчал. Затем невесело усмехнулся, взглянув на Устинью.
– Поди, не родился ещё, кто её понудит…
– Прости, Антип Прокопьич, – отозвалась она. – Видит бог, я сама не ведала, что эдак окажется.
– Таньку-то возьмёшь за себя? – сквозь зубы спросил Ефим брата. – Бросать её не след, всё едино волочить за собой придётся, а кем она при нас будет? Люди-то потом грязи нальют – век не отмоется. Девка справная, работать умеет – бери. Сгодится в хозяйство тебе.
Читать дальше