Елена Миллер: Светлая полоска Тьмы

— Наркотик?

— И да, и нет. Зелье на основе опия. Разгоняет челам мозги до предела, где-то на сутки. Я его проверил на одном конченном торчке, который уже все мозги герычем проел. Так вот, он не только подвиг умника совершил, но и прочесть смог то, что достал. Непросто расшифровал — язык выучил. Только когда сутки прошли нарик постарел лет на десять. Ломки не было, только он готов был свой зад кому угодно подставить за новую дозу этой дури.

— Она у тебя еще осталась?

— Пара "колес".

— Сможешь определить, кто автор?

— Думаешь, я не пробовал? — он почесал бородку. — Глухо. С дилерами та же фигня, никто ничего не знает. Лично я считаю, что это Грифоны.

— Обоснуй.

— Хакнули не только нас. Просто я раньше на этом не заморачивался. Такая фигня творится с 2007-го. Помнишь ипотечный обвал?

— Да.

— Тогда один голландский чувак хакнул банковский сервак, причем банк выбрал правильный. Это как одну доминошку толкнуть — все обвалится.

— Продолжай.

— Так вот, после подобных атак находили трупы старичков-наркоманов, но с хаками не связывали.

— Почему ты решил, что это именно Грифоны?

— Атаки были из Европы. Ипотечный обвал — первая проба, а вот львиная доля последовавших потом подчистила счета благотворительного женского фонда "Древо". Сечешь? Зачем ведьмам самих себя обкрадывать?

— Это может быть связано с заговором Мирославы. Она чуть не расколола Древо.

— Так ее за это кокнули?

— Не только, у нее и других грехов хватало. Возможно, ты прав насчет Грифонов, но нужно знать наверняка.

— Ладно, покопаю еще. Кстати, базу я нашел, тот умник не успел ее слить.

— Значит, будут еще попытки. Следи за этим и постарайся выйти на производителя зелья. Кто б это ни был, он нарушает закон Покрова — его надо остановить.

— Слушаюсь и повинуюсь, старик, — отсалютовал он мне банкой пива.

— И еще, передай отцу мои соболезнования.

— Э нет, это ты сам. Я даже из "Большого Яблока" сдернул, чтоб ему на глаза не попадаться.

— Тогда до встречи, и держи меня в курсе.

— Само собой, дед. Бывай.

Нужно поговорить с сыном. Нельзя допустить, чтобы его недовольство вылилось в конфликт. Кликнув по иконке с его символом, я стал ожидать ответа. В Нью-Йорке сейчас была ночь, но я чувствовал, что он не в трансе.

— Отец? — Ольгер возник на экране.

Он был растрепан. Пиджак отсутствовал. Винзорский узел галстука болтался почти на груди. Было непривычно видеть его таким. Обычно внешний вид моего младшего сына всегда был безупречен, в этом он пошел в Ольгу. Претенциозен и педантичен в одежде, как впрочем и во всем остальном. В отличии от разгильдяя Магнуса, Ольгер предпочитал дорогие костюмы, шитые на заказ, галстуки и рубашки, чья цена исчислялась минимум тремя нулями.

— Мне стало известно, что ты опечален смертью Мирославы. Прими мои соболезнования.

— Может, хватит! — он был раздражен — еще одно отклонение от нормы. Со мной Ольгер всегда был предельно вежлив. — Хоть раз перестань лицемерить, отец. Сначала убил, а теперь выражаешь свои соболезнования. Признай, что тебе совсем не жаль.

— Я не убивал Мирославу, — холодно ответил я, — Но она это заслужила.

— Мне плевать на ее вину! Она — моя семья, мать Ольги. Как ты мог допустить это?

— Я повторяю, Мирослава получила по заслугам. Не стану перечислять ее прегрешения, скажу только, что она собиралась начать войну с нами. Ее родственные чувства, внезапно возникшие к тебе, фикция. Твоя, столь горячо любимая бабушка, которая даже видеть тебя не желала раньше, хотела истребить нас всех, без исключения. Она подставила твоего кузена Тэтсуя, натравив его на меня. Стремилась столкнуть нас с Лонгом лбами. Наверняка, и тебе была уготована подобная участь. Не зря же она зачастила к тебе в последнее время, о чем ты даже не пожелал известить меня. Не так ли, дорогой сын?

— Она просила не говорить, — теперь он был растерян. — Сказала, что вы в ссоре, что ты воспримешь наше общение превратно.

— Этим она нарушила Покров.

— Я знаю, но мне было плевать. Мы родственники.

— Что она еще сказала?

— Ничего существенного. О тебе мы больше не говорили, о политике тоже. Просто вспоминали Ольгу, только и всего.

— Что ж, теперь это уже не имеет значения, — мой тон смягчился. — Я не хочу, чтобы это встало между нами.

— Прости, отец. Я забылся.

— Тебя ослепила боль утраты — я понимаю.

— Это меня не оправдывает. Ты сам учил, что контроль нельзя терять никогда, особенно с теми, кто обладает над тобой властью.