Дана Арнаутова: Стальной подснежник

— Дней десять, как ушел он. Всего-то дней десять. Мы думали — на охоту подался парнишка. Кто ж знал…

— Кто знал… — снова повторил Эйнар, глядя на старосту в упор. — Ну-ну…

Глава деревни под его взглядом икнул и попятился назад.

— Вдова Вальдония, — снова повторил Эйнар, поворачиваясь к старухе, прекратившей рыдать и глядящей на него с безумной надеждой. — Шесть дней назад на перевале ограбили обоз. Два купца с возчиками да три семьи переселенцев. Их всех перерезали, как скот. С женщинами еще и потешились сначала. Только двоих детей один из переселенцев успел спасти. Мальчик утащил маленькую сестру в лес. Два дня они прятались, а на третий их нашли мои люди. Девочка больна, мальчишка рассказал, что случилось, — и замолчал. До сих пор молчит. Ты боишься остаться одна, женщина? Хочешь взять себе этих детей? У них нет ни отца, ни матери. И твои сыновья — этому виной.

— Го-го-господин капитан… — всхлипнула вдова.

— Я не повесил этих пятерых там… — опять заговорил громче Эйнар, — чтобы показать их вам. Чтобы каждый взрослый и ребенок запомнил и передал другим: вот что бывает с убийцами и мародерами. Наказание одно и для всех — смерть.

Он нашел взглядом высокое дерево — старый граб, растущий у края площади. Не будь его, пришлось бы использовать сам королевский столб — для этого на нем предусмотрительно имелись наверху особые скобы.

— Тимар, Искин — веревки. Узел-удавку вязать умеете?

Даже в темноте бледные, как рыбье брюхо, новобранцы замотали головой. Эйнар взял веревку, сноровисто завязал на ней пять «палаческих» петель. Не так как настоящие палачи, конечно… И витков маловато, и вешать положено по одному…

— Чурбаки катите, — обратился к парням. — Живо, а то сами их за ноги держать будете.

В толпе сначала тихо, потом все громче завыли женщины. Пятеро, так и стоящие понуро, повалились на колени. Один, тот самый вдовий сын, которого Эйнару хотелось приложить совсем другим имечком, да при исполнении нельзя, — тихо скулил.

Двое новобранцев, испуганные обещанием, быстро раздобыли в чьем-то дворе не чурбаки, но длинную скамью. Что ж, пойдет. Эйнар велел перенести ее под дерево, прямо под нижнюю ветку. Сам, вскочив на скамью, закрепил веревку, обвив ее и спустив петли вниз. Ветка выглядела вполне способной выдержать пять тел. Спрыгивая, Эйнар незаметно для всех передернулся — спина между лопатками зудела, словно в нее целились.

Махнув рукой, он велел вести осужденных к виселице. Трое пошли обреченно, еще двое забились в корчах, завопили, мешая ругательства с мольбами.

Эйнар кивнул старосте и, дождавшись, пока тот подбежит, сказал нарочито громко:

— За то, что знали и не сообщили, да за своих двух дураков — похоронишь и этих, и остальных. Там они, в распадке. Ну, если не похороните, как положено, на неупокойцев мне потом не жалуйтесь.

— Слушаюсь, господин капитан, — тоскливо подтвердил староста, понимая, что дешево отделался: комендант хотя бы не стал обвинять деревню в сообщничестве, а ведь добыча наверняка шла и сюда.

— Тварь! Гадина! — завопила некстати очнувшаяся вдова удивительно молодым голосом — отчаяние добавило ей сил. — Чтоб ты сдох! Чтоб тебя боги наказали! Чтоб тебе всю жизнь мои сынки снились! Чтоб ты сгнил изнутри!

Она кричала что-то еще, пока на шеи мародерам надевали петли. Потом двое солдат покрепче рывком выхватили из-под их ног скамью — и пятеро тел повисли в воздухе. Ни хрипа, ни стонов. Эйнар вязал петли неказисто, но умело — несколько негромких хрустов от мгновенно сломавшихся шей слились в один. Только резко и гнусно запахло из-под тел — смерть от повешения красивой и чистой не назовешь. Кого-то из новобранцев вывернуло — но желудок был пуст, и парень только издал несколько кашляющих всхлипов.

— Смотри, капитан! — крикнул мужской голос из темноты за толпой. — Ходи да оглядывайся! На всякого волка стрела найдется!

Эйнар, не отвечая, кивнул — и вернулся к столбу. Староста суетился вокруг, уверяя, что это ничего не значит, что он прикажет найти да выпороть… Эйнар только отмахнулся — угроз он слышал больше, чем иной жрец — молитв. Ночь началась нехорошо, продолжилась вовсе паршиво и заканчиваться пока не собиралась — его еще ждал путь в крепость. Ночной путь — задерживаться в Гарвии Эйнар даже не думал. Что ж, на этот раз стервятники промахнулись, не принеся особой беды, — сдохли только те, кому положено.

— Вот ведь… Кирпич… — услышал он за спиной свое прозвище, сказанное кем-то из «щенков» с угрюмым восхищением, но даже не обернулся. Пусть их, каждого офицера как-то зовут за глаза, и Кирпич — далеко не худшее, что могло к нему прилипнуть.