— Я не буду в психбольнице, — сказал Дилан. — Я не должен оставаться здесь, но я этого хочу.
— С каких пор?
— С тех пор, как увидел его лицо.
— Чье лицо?
— Жнеца, — сказал Дилан и смотрел, как Алекс мрачнеет.
— Ты… его видел?
— Во сне, — кивнул Дилан. — Он пришел к моей могиле, дал Нив и Ромеру уйти. Они его не волновали, потому что они были инструментами для конца. Моего конца.
— Дилан. То, что ты испытал изменения, не значит, что это имело значение.
— Почему?
— Когда кто — то бросает монетку и получает «решку», он думает, что «орла» в следующий раз получит с большим шансом. И если он получает «решку» снова, то еще больше уверен, что следующий раз будет успешным. Но шансы всегда равны.
— Я знаю о заблуждении игроков, — сказал Дилан. — Но бросание монетки случайно. Числа Фибоначчи — нет.
— То, что некоторые факты совпали, не означает, что они связаны.
— Даже если на это указывают доказательства?
— Да. Даже так. То, что что — то возможно, и очень возможно, не означает, что это правда.
— Жнец сжег мою старшую версию у меня на глазах, когда я был ребенком. Пару дней назад этот сон прошел по кругу, Алекс. Потому что мои сны — предупреждения, — он сглотнул. — Всю жизнь они пытались помочь мне решить последовательность. И я с трудом успел.
Алекс сжал губы, глядя в глаза Дилана, словно почти поверил ему.
— Это мое преимущество, Алекс. Если Жнец реален, он не знает, что я еще жив, иначе может сделать что угодно. Со мной, Нив, Ромером.
Алекс опустил взгляд.
— Но теперь я видел его лицо. Я смогу его заметить. И я… — он замешкался, но, когда Алекс поднял голову, он без сожалений сообщил. — Я убью его.
— Ты не в себе?
— Я знаю, что ты не думаешь, что он существует, но я верю. И если я должен остаться здесь и научиться бороться с ним, я это сделаю, — он вспомнил, как целовал губы Нив в сахарной пудре на ярмарке, как резал ее шею зазубренным ножом. От одной мысли гнев и отвращение смолой заполнили его грудь. — Я перережу ему горло, даже если это будет моим последним поступком.
— Ты говоришь об убийстве.
— Это не убийство. Это самозащита.
Алекс смотрел, словно на дикого зверя.
— И ты хочешь бросить всю жизнь и попасть за решетку из — за какой — то теории, которую сочинил о парне, которого видел во сне лишь раз?
— Ты говоришь с парнем, который пытался себя убить, помнишь? Может, когда он уйдет, я смогу хотя бы поспать ночью.
— Это классический когнитивный диссонанс. Ты сделал то, что не можешь вернуть, так что изменил свои чувства, чтобы не терзаться.
Дилан чуть смягчился.
— Если хочешь остаться, я мешать не стану. Не в той ситуации, что дома. Но если ты веришь, что снял «проклятие», тебе нужно его отпустить. Ты впился в него.
— Потому что это не конец, Алекс. Я уклонился от пули. Даже если угроза пропала, я не могу жить дальше, зная, что он там, что он жив. Я не могу. Не после всего, что он сделал со мной.
— Но он не сделал. Те сны…
— Были. Настоящими! — рявкнул Дилан. — Ты не ощущал, как это, когда сжигают заживо или режут на куски бензопилой, так что не говори мне, что они — выдумка!
— Ладно, — Алекс поднял ладонь.
Дилан выдохнул напряжение и попытался успокоиться.
— Слушай… в академии я буду ощущать себя намного безопаснее, чем запертый в палате психбольницы на таблетках. И Ромер будет занят в институте архитектуры, так что я его едва буду видеть.
— Ромер… — Алекс хотел что — то сказать, но опустил голову и поджал губы.
— Что? — Дилан прищурился. — Что Ромер?
Алекс поднял голову и покачал головой с закрытыми глазами.
— Ничего, — сказал он тихо и сломлено. — Уверен, он поймет.
— И Нив… — Дилан опустил голову, вспоминая ее лицо после порвавшегося кабеля. — Без меня ей лучше.
В комнате воцарилась тишина.
Дилан смотрел в окно на золотые лучи, венчающие силуэты деревьев. На солнце, поднимающееся из — за горизонта. И он слушал единственный звук, что приносил ветер: далекий марш кадетов.
Он встал на ноги и прошел к окну. Он прижался рукой к раме и закрыл глаза, слушая мелодию решимости и силы. Топот, приносящий порядок в хаосе.
Поразительно, как всего неделю назад это показалось бы ему приговором. Как изгнанием. Но теперь он знал, что Ромера не зарежут, что Нив, любовь его жизни, будет жить, даже если будет презирать его, и это того стоило.
И он останется. Он все исправит.
Он жертвы к победителю.
От побега к сражению.