Переступая с ноги на ногу и мотая головой в короткой стрижке, она пыталась ладонями согнать с себя воду. В светлом проёме окна, гибкая и ладная, девушка казалась серебристой лаской. Так же изящно и грациозно выгнув спину, она потянулась, приглаживая руками волосы. Её гибкие движения так напоминали движения этого маленького стремительного хищного зверька, что мне почудилось: её лицо медленно превращается в симпатичную хитрую мордочку с быстрыми бусинками глаз и шелковистой шёрсткой. Сходство было настолько разительным, что я вздрогнул. Откуда она и зачем здесь? Ведь когда я, сидя на дороге, вынимал из ноги занозу, рядом никого не было, я был один в поле. Не могла же она материализоваться из воздуха и грозы?
Я слышал прелестные деревенские рассказы о том, как ласки стерегут хозяйское добро, ухаживая за скотиной, и даже заплетают косы в гривах полюбившихся им лошадей. Человек, хозяин дома, никогда не убивал этого красивого зверька, и радовался, если видел его у себя во дворе. По словам стариков, убийство зверька всегда приносило несчастье. Я помню, как в детстве один мой ровесник на глазах у меня рассёк лопатой ласку пополам. Мне было так жалко беззащитную зверюшку, что я ночью плакал об этом. Потом я несколько раз видел её во сне – быструю и живую, брал её на руки, и она ласково тёрлась о мою щеку шелковистым мехом. Тот мой ровесник впоследствии спился, и был зарублен той же лопатой. Совпадение это, или как знать?..
Девушка, увидев меня, ничуть не удивилась, а только тихо хихикнула, обнажив белые сияющие зубки. Боже мой! Да это тот же зверёк, которого я так часто видел в своих детских снах! Мне неудержимо захотелось взять это существо на руки, потереться щекой о его прохладное тельце, нежно провести ладонью по гибкой восхитительной спинке…
Закрыв глаза, я мотнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Не может того быть, чего быть не может! Всё это результат моего больного воображения. Отсутствие женщины и многодневные обильные застолья с добротным дымным самогоном, настоянным на разных пряностях, обострили мою причудливую фантазию. Что за бред? Какие зверьки! Какие ласки! Этот сарай уже сто лет, как пуст, и в нём давно выветрился всякий дух живности. Откуда здесь взяться девушке, да ещё такой хорошей? Есть только вечер, гроза и ливень. Ливень и ничего больше. Вот я сейчас открою глаза и никого не увижу. Я быстро посмотрел перед собой. Я так я знал! Проем двери был пуст. Действительно – никого! Но тут я усушал лёгкое дыхание и перевёл взгляд в ту сторону. Так и есть! Вот она передо мной во всем своём женском обаянии. Изящная и ладная, заложив руки за спину, она прижалась к стене и, хитро посмеиваясь, смотрела на маня. Что за чёрт! Я застенчиво шмыгнул носом. Не она ли весь нынешний день, купаясь рядом, подглядывала за мной? Но я ведь обыскал весь берег, и вокруг никого не было, даже всякие следы отсутствовали, я был один, нe могла же она, как русалка, всё это время сидеть под водой? Я вспомнил о своём возбуждении, о компасной стрелке, о непристойном виде, в котором находился целый день, и мне стало неловко.
Я молчал, неуклюже переминаясь с ноги на ногу. Заговорить с незнакомым человеком для меня никогда не составляло особого труда. Моя коммуникабельность выручала меня в любых условиях, а здесь, в сарае, я совсем утратил дар речи. Предложить ей свою сухую майку? – бестактно. Заговорить о погоде? – пошло. Молчание становилось критическим, и надо было что-то делать. Шум дождя временно оборвался, и стало тихо-тихо, Я слышал только своё учащённое дыхание, и ничего больше. Сердце колотилось, как перед прыжком через пропасть. В углу, в старой истлевшей соломе, что-то зашуршало. Моя ласка, выдернув руки из-за спины, быстро повернула голову, насторожившись как для прыжка. Мне даже показалось, что у неё зашевелились ушки, улавливая направление звука, и стали обнажаться острые коготки на пальцах. Теперь прошуршало совсем рядом. «Мыши!» – подумалось мне. Почуяли хищницу и убираются из сарая. Девушка вдруг, испуганно взвизгнув, стремительно, в один прыжок, бросилась мне на шею, поджав под себя ноги. От неожиданности я чуть не опрокинулся навзничь. Хорошо ещё, что за моей спиной стоял толстый деревянный столб, поддерживающий стропила, и я прижался к нему.
– Мыши! Я боюсь мышей! – щекоча ресницами мою ушную раковину, затараторила она.
Ничего себе – ласка! Я непроизвольно потёрся щекой о её волосы, они были влажные, и от них горько пахло полынью. Мне стало душно и жарко так, что я почувствовал, как разрывается моя грудная клетка. Перед глазами медленно поплыли какие-то фиолетовые круги. Я окунулся губами в ямочку на плече возле шеи и услышал, как по артерии упругой струёй пульсирует кровь в такт ударам молодого здорового женского сердца. Мне неудержимо захотелось выпить этот пульсирующий родник, высосать до дна и, обессилив, упасть возле него или утонуть в нём. Что я делаю?! Губы, не подчиняясь мне, впитывали в себя прохладу её кожи. Кожа пахла дождём, грозою, и была бархатиста, как лист мать-и-мачехи на исподе. Теребя губами мочку моего уха, она что-то торопливо говорила, но я не прислушивался, осыпая короткими поцелуями её лицо, шею, плечи и руки. Мокрый трикотаж, сползая с неё, освободил сочную грудь с тугими напряжёнными сосками. Не чувствуя стягивающей узды бюстгальтера, грудь встала на дыбы, как жеребёнок, радуясь свободе и молодости.
Читать дальше