Мануэль Филипченко: Киллерёныш

Все-таки несколько секунд он болтался на этой трубе, пока она не выскочила, выломав при этом несколько кирпичей, шмякнулся спиной, полежал. Потрогал пальцами содранную на горле кожу.

Антошка приподнял голову. Игорь присмотрелся и только теперь заметил на шее мальчика, под самым подбородком, бледно-синеватый узкий след странгуляционной борозды.

Наступило вдруг такое невозможное облегчение, словно исчезло все прошлое, растаяло, как дурной сон. Антошка вскочил, прокрался к забору, проскользнул сквозь железные прутья, разогнутые в стороны другими беглецами. И помчался по темным ночным улицам в никуда.

Бежал он, как оказалось, в правильном направлении. Ноги принесли его на вокзал, что оказался низким приземистым зданием всего в пару этажей. Антошка вскочил в первый подвернувшийся вагон, забился в уголок и умчался прочь из страшного прошлого в неизвестное будущее.

Мальчик замолчал.

— Антоша... — начал было Игорь, собираясь с мыслями. Но ледяные пальцы мальчика прикрыли ему губы. Уши мальчика заполыхали.

— Игорь, ты меня наверное совсем презирать начнешь теперь. Только если ты меня сейчас прогонишь, я не стану жить. Во второй раз я все сделаю, как надо.

Игорь просто не узнавал сейчас Антона, веселого, смешливого мальчишку.

— Дурачок ты, — сказал он, вжавшись губами в макушку. – Я не знаю, что с нами будет дальше, но одно могу обещать: пока я жив, ты всегда будешь со мной. Я все сделаю для этого, малыш, все! А про то, что там было, постарайся забыть, это очень трудно, но постарайся. А тот пацан, — Игорь кивнул в сторону палаты, – это Мишка?

— Нет, это Башкирцев Борька, один из его шестерок, он надо мной хуже всех издевался.

Губы мальчишки презрительно скривились в гримаске.

— Может, попросить, чтобы тебя в отдельный бокс перевели? Или в другую палату?

— Нет, не надо. Я уже не боюсь его. Здесь мы один на один. И ты тоже здесь, со мной. Значит, нас двое.

Впервые за все время разговора Антошка слабо, почти незаметно улыбнулся.

Ужин они прозевали, пришлось идти в столовую, выпрашивать по тарелке картофельного пюре с котлетой.

Игорь отвел Антошку в палату. Подошел к Борьке, наклонился к бледному, усыпанному мелкими угрями лицу и сказал внятно и четко, нажимая на каждое слово:

— Если ты, щенок, хоть одно плохое слово Антону вякнешь, — удавлю. За то, что вы с ним делали там в детдоме, тебе яйца оторвать надо и сожрать заставить. Твое счастье, что сосунок ты еще. Ты понял меня, ублюдок?

Лицо у Борьки стало землисто-серым, он молча кивнул, не отводя испуганных глаз.

Игорь вернулся к Антону, обнял его, попрощался.

И ушел домой, готовиться к важному делу.

Вернувшись из больницы в холодную скучную квартиру, Игорь первым делом позвонил шефу. Договорились о следующем: пацаны шефа доставят винтовку на чердак выбранного дома, положат ее в тайничок до поры. К тому же кто-нибудь должен ждать Игоря на неприметной тачке неподалеку, чтобы он мог беспрепятственно исчезнуть после дела.

Перед выходом на «работу» у Игоря всегда начинался этакий легкий мандраж. И сегодняшнее утро не стало исключением. Он волновался, словно студент-первокурсник перед первым экзаменом.

Игорь лег на спину прямо на твердый линолеум. Прикрыл глаза. Обычно в таких случаях советуют представить себе морской пляж, солнце, шум прибоя. Раньше Игорь так и поступал. Но с недавних пор он сменил систему аутотренинга.

Вот его ладони медленно, но уверенно скользят по гладкой теплой спинке Антошки. Вниз... Вниз... К изгибу ягодиц, прохладно-упругих, вздрагивающих, в пупырышках. Вниз... Вниз... По бедрам, икрам, к пяточкам. Щекотнуть и вверх. Вверх... По ножкам, не отрывая ладоней. Похлопать по ягодичкам и вверх... Вверх... По спинке, по ложбинке позвоночника. Провести по узким плечам в обе стороны...

Нафиг такой аутотренинг! Вместо расслабления все наоборот, возбуждение в отдельных членах... общества.

Игорь вскочил. Бросился под душ. Сперва горячий — полминуты, потом ледяной столько же. И так три раза подряд, пока не пришел в себя полностью.

Еще не было и пяти.

Игорь разложил на столе бумаги и фото из досье клиента. Снова внимательно все просмотрел, чтобы не получилось накладок. Надел черные брюки и темную кожанку. Осторожно приоткрыл дверь, выглянул и прислушался. Тишина была относительной; шумела вода в трубах, заливался где-то невдалеке все еще вспоминающий лето сверчок, лениво лаяла какая-то шавка — приглушенно и невнятно.