Эдуард Тополь: 18+, или Последний аргумент

– Или? – спросила Валенсия.

Генерал Серпухов встал:

– Или с тобой уже не я буду разбираться, а совсем другие люди. Удачи тебе, племянница. Телефон «Камиллы» у тебя есть.

С этими словами он сделал последний глоток кофе американо, поставил на стол бумажный стаканчик и вдруг наклонился к Валенсии и поцеловал ее в затылок.

– Держись, Валюша. Не подведи нас. Пока. – И спокойно пошел к выходу из супермаркета.

Сквозь стеклянную стену магазина Валенсия видела, как мимо людей с магазинными тележками он прошел по залитой солнцем парковке к своему серому «Форду», и как этот «Форд» покатил к выезду на Первую дорогу. И почти в это же время в разных концах парковки тронулись другие машины, тоже покатили к выезду. Но имели они отношение к генералу Серпухову или нет, этого Валенсия не знала. Да и не это было самое важное. Важней было то, как уверенно вел себя тут, в сердце Америки, этот генерал ФСБ. Словно он уже выиграл Третью мировую войну.

После ослепительного августовского солнца ей показалось, что внутри церкви Святой Троицы темно и даже холодно. Высокие готические стены сходились где-то очень высоко темным стрельчатым куполом, в огромном пространстве храма с двумя рядами деревянных скамей не было молящихся, и только впереди, за высокими горящими свечами и амвоном, ярко сиял трехъярусный витраж с величественным Иисусом Христом и шестью апостолами – по три слева и справа от Него.

Это была не первая попытка Валенсии зайти в церковь, но две другие не в счет, потому что тогда она попадала на утреннюю мессу, а ей хотелось побыть тут одной и, если удастся, поговорить со священником. Никогда прежде она не молилась, не знала никаких молитв и даже не знала, была ли она крещена при рождении. Однако сегодня в церковном расписании она сразу после службы «Святая Евхаристия» нашла небольшой перерыв и отсидела, покрыв по примеру других женщин голову платком, мессу с баховским органом и молитвами. А когда церковь почти опустела и еще не наполнилась туристами, Валенсия прошла по проходу между скамьями к амвону и стала на колени, глядя вверх на Иисуса, Сына Божьего, в центре яркого витража.

Это, конечно, не прошло мимо внимания пожилого священника, закончившего службу. Он подошел к ней, перекрестил и протянул руку для поцелуя. Но Валенсия не поняла этого жеста, ухватила его руку ладонями и сказала горячо и негромко:

– Падре, помогите мне!

Он чуть улыбнулся:

– Ты первый раз в церкви?

– Да, падре.

– Крещеная?

– Не знаю, святой отец. Мама умерла, когда мне было пять. А больше не у кого спросить.

– Нужно исповедаться и причаститься. Встань…

Но она не встала и даже не выпустила его руки.

– Выслушайте меня! Прошу вас!

Он нахмурился, понимая, что она не встанет и даже руки его не отдаст, пока он не выслушает ее. Но столько горячей мольбы было в ее голосе и так красивы были ее глаза, что он уступил:

– Слушаю тебя. Ты беременна?

– Нет, святой отец, нет, не в этом дело! Всё еще хуже, – проговорила она, торопясь и боясь, что он не дослушает ее. – Три силы тянут меня в разные стороны, понимаете? Ужасные силы! Я люблю свою первую родину, Кубу. И ради нее я обязана сделать то, о чем не могу вам сказать. И еще одну родину я люблю, ту, которая воспитала меня. И для нее я тоже должна, обязана сделать то, о чем не могу вам сказать. И Америку я люблю, это моя третья родина, падре. Но каждая родина требует свое, противоречащее другой, понимаете? Как мне быть?

– Сначала отдай мою руку…

Валенсия послушно выпустила его руку, он снова перекрестил ее и сказал:

– Молись и жди. Господь управит.

И с этими словами скрылся за амвон.

А Валенсия стояла на коленях и беззвучно плакала, ведь она осталась наедине со всеми тремя ужасными силами, которые мучали ее теперь каждую ночь, каждую ночь. И еще – наедине с огромным витражом, с которого, как ей показалось, на нее в упор смотрели Сам Христос и Его апостолы.

Валенсия шла по горящему лесу, над головой белым огнем полыхали еловые ветки… А через секунду – русский снег, детские лыжи скользят перед глазами, а она почему-то идет по снегу босиком… И – ураганный ветер катит на нее гигантские волны на пляже в Гуардалаваке… И пионерский костер на берегу Черного моря, красные искры летят в черное небо… А из этого черного неба черная пантера бросается ей на грудь и рвет ее когтями… И «дядя Иван» несет ее, малышку, к самолету с надписью «АЭРОФЛОТ», а она брыкается и отталкивает его кулачками… И все это под песни, которые она пела сначала в детдоме «Casa de Niños Sin Amparo Filial», а потом в пионерском лагере «Ласточка» на берегу Черного моря и от которых невозможно отвязаться: «Y se acabу la diversiуn, llegу el comandante y mandу a parar…», «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз…», «Here remains the clear, / the entrance? Able transparency / of your presence / Comandante Che Guevara»…