Ольга Цыпаева: Янтарная бусина: крестьянка

— Наташка, прячь свои глаза, вольные они у тебя, — говорила она невестке те же самые слова, которые когда-то говорили ей самой.

Наташка перестала краситься и за несколько месяцев превратилась из бойкой девчонки в очень тихую, скромную молодую женщину. С такой свекровью не побалуешь!

Когда у Жени родилась дочь Оля, Катенька ушла на пенсию — нечего ребенка в садике мучить. Как и всех своих и дочкиных детей, Катя воспитывала внучку в христианских традициях. Каждый праздник бабушка с дедушкой водили ее в церковь. Санька держал свое обещание, данное Богу, и посещал храм каждое воскресенье. Вечером Оле рассказывали о святых, которым посвящен завтрашний день, читали библейские истории.

А назавтра был праздник! Нарядно одетую Олю с красной корзиночкой в руках вели в храм. В церкви прихожане не переставали восхищаться: «Девчонка совсем маленькая, а всю службу простояла!» После таких слов Оля была готова стоять три службы подряд. Она молилась, одновременно разглядывая иконы вокруг. А со сводов потолка смотрел Бог, идущий по небу, и улыбался Катеньке, Саньке и их внучке. Это было настоящее счастье! После службы и причастия через огромную толпу людей продвигались к выходу, а корзиночка в руках у Оли с каждым шагом становилась тяжелее — отовсюду тянулись руки с конфетами, так всем хотелось угостить девочку. На выходе корзиночка была полной, что для Оли подчеркивало значительность момента.

Самым светлым и большим праздником в семье считался праздник Пасхи. К нему Катенька готовилась с особой любовью. За неделю в доме начинался тарарам. Снимались занавески, отодвигались столы, диваны, шкафы, все содержимое которых безжалостно вытряхивалось и складывалось в большие кучи. В сенях в деревянной форме с крестом стекал творог, готовившийся стать пасхальным сыром. К субботе все вокруг становилось необыкновенно чистым, светлым и торжественным. Занавески оказывались на окнах, посуда сияла чистотой, готовый уже сыр стоял на столе и ждал своего часа (который, как казалось, не наступит никогда), в доме пахло пирогами и куличами. Красились яйца в малиновый, красный, зеленый цвета. Соседка Райка приносила с мебельной фабрики тряпочки, которыми обшивали диваны. Они-то при варке яиц и давали столь разнообразные оттенки. У маленькой Оленьки вся суббота проходила возле стола, где колдовали бабушка с мамой. Слюни у девочки текли, капая прямо на носки. Это иногда вызывало в хозяйках сострадание, и ей перепадало облизать ложку от взбитого гоголя-моголя или разгрызть маленькую цветную горошину конфеты, которая завтра украсит кулич. Оле казалось, что предпасхальный день длится вечно, поэтому к вечеру, вся измучившись от невыносимо зовущих запахов, она ложилась спать голодная и сердитая. Кто же будет есть простую еду при наличии в доме таких вкусностей? Сон к ней приходил с мечтами о завтрашнем дне и мыслями, что все-таки хорошо, что есть Боженька и что Он воскреснет завтра…

— Христос воскресе! Христос воскресе!

— Воистину воскресе! — отвечала Оля сквозь сон.

Сегодня Пасха! Сон снимало как рукой. Она подскакивала на постели и заглядывала под подушку. Заботливо положенный Катенькой, там лежал большой серебряный рубль, самый настоящий, с нарисованным на нем лысым дядькой. Оля твердо не знала, зачем он ей, но было приятно оттого, что он большой, тяжелый и настоящий. Катя сидела рядышком с внучкой, протягивая красное яичко. «Воистину воскресе!» — вопила Оля и неслась… конечно, на кухню. Сыр выглядел очень заманчиво и аппетитно, но сначала надо было съесть яйцо. Вкус сыра, заботливо приготовленного Катенькой, описать просто невозможно. Ничего в мире нет вкуснее этого чуда кулинарного искусства, с такой любовью приготовленного Катенькой!

В праздник у Катеньки за столом собирались все дети и внуки. Приходили Кузьмины и Телины — две дочери с мужьями и детьми. И начиналось веселье.

Заводилой была Катя. Она начинала плясать и петь.

На одном из гуляний Катенька запела до боли знакомую мужу частушку:

Санька нахмурился, пихнул ее в бок:

— Хватит, не молодая уж, а все в плясках. — На самом же деле он вспоминал о том, что когда-то, задрав жене юбку, хлестал ее ремнем, как потом выяснилось, ни за что. До сих пор стыдно ему было вспоминать.

Но не остановить теперь было Катю. В пляс пускались и дочери, и невестка, и даже внучки. А мужики смотрели на это безобразие и потягивали вермут, так полюбившийся Саньке. Он втихую наполнял стаканы зятьям и был страшно доволен, что все собрались вместе.