Майарана Мистеру: Прятки с Вельзевулом

Мама не была каменной, я это точно знаю, потому что помню, как она переживала смерть незнакомого виновного человека и того, кого считала близким. Я хотела, чтобы Вель понял, осознал, что Саяма всегда относилась к людям не так, как желала то показать.　

Он говорит, что на казни его брата она не проявила никаких эмоций, но мы с бабушкой знаем, что за этим кроется огромная боль и опустошение.　

Она стояла в гостиной, подперев одной рукой камин, в котором бушевал только что растопленный очаг. Её лицо то и дело озаряли всполохи огня, и было видно, как ей мучительно больно о чем-то вспоминать. По её щекам катились крупные слезы, прямо до закушенной губы.　

— Сая, это не твоя вина. — прозвучал голос бабушки, сидевшей в кресле. — Все мы ошибаемся.　

Саяма резко развернулась, сжав кулаки.　

— Ты не понимаешь, мама! Никто не понимает, этого можно было избежать, можно было принять более мягкое решение, пусть даже заключение под стражу…　

— У тебя не было выбора, как ты не поймешь! — воскликнула бабушка. — Его вину признали, а он её и не отрицает.　

Саяма снова повернулась к камину, но её лицо стало привычно холодным, и лишь дорожки от слёз напоминали о слабости верховной ведьмы.　

— Он же совсем ребёнок. — горько выдохнула она.　

Дверь перед моим лицом приоткрывается чуть шире.　

— Мамочка? — звучит детский голосок. — Мама, почему ты плачешь?　

Стройная фигурка резко разворачивается и быстрыми шагами пересекает комнату.　

— Сава, ты почему не спишь? Ночь на дворе. — она наклоняется и подхватывает меня на руки, утыкаясь носом в мою щеку, при этом её лицо и взгляд уже ничего не выражают, они холодны, как лёд, но откуда-то изнутри исходят волны тепла и света.　

Картинка резко меняется, когда я продолжаю вспоминать.　

Светлые стены кабинета, большой рабочий стол и ничего лишнего в предметах мебели. Мама не любила безделушки в кабинете, поэтому никогда не заботилась об уюте в нём, но для меня всегда было припасено несколько игрушек, которые хранились в нижнем ящике стола.　

Она сидела, склонившись над листами и что-то в них черкал а, а потом раздался стук в дверь, оторвав её от работы.　

— К Вам из ордена демонов. — уведомила секретарь.　

Мама посмотрела на меня и улыбнулась, приложив палец к губам, прося этим жестом, чтобы вела себя тихо. Я послушалась и затаилась за невысокой ширмой, теребя в руках волосы куклы.　

В кабинете раздались тяжелые шаги, а затем и жизнерадостный мужской голос с легкой хрипотцой.　

— Рад тебя видеть. — Вель дернулся под моими пальцами, и я поняла, что он узнал этот голос в моих полузабытых воспоминаниях. — Как всегда погружена в работу?　

— Ты же знаешь. У тебя что-то важное? Прости, но не стоит говорить об этом здесь… — несколько секунд тишины, несколько шагов, а затем из-за ширмы выглядывает мужское, очень красивое лицо. И глаза зелёные, как листва весеннего дерева.　

— О, как. Привет, шпион.　

Чувствую, как подозревающе прищуриваются мои глаза.　

— Ты кто? — нахмурилась я.

— Я друг верховной, а вот ты кто — это вопрос. Подслушиваешь?　

Улыбнувшись и качнула головой. Тут же и мама зашла за ширму ослепляя нас своей счастливой улыбкой.　

— Сава, сходи к бабушке. Нам с дядей нужно поговорить.　

Картинка снова резко изменилась.　

Тишина гостиной была осязаемой. Я, мама и бабушка смотрели, как потрескивает огонь в камине. Было почти физически тяжело, не просить маму молчать, но я этого не делала.　

На ней не было лица, бледная, осунувшаяся и взгляд потухший. Мы очень долго сидели молча, а потом бабушка всё же не выдержала.　

— Это он тебя предал, Сая. Он.　

Но Саяма будто и не слышала и сдавленным шепотом озвучила то, что все время крутилось в её мыслях.　

— Я его убила. Убила…　

Я видела, как тяжело ей приходилось на тот момент. Обычно она прячет себя, чтобы я не видела её эмоций, но в этот раз не могла. И уйти не могла, потому что ей нужна была наша молчаливая поддержка, чтобы справится с собой. И я смотрела в эти потухшие глаза, понимая, что мама никогда не станет прежней.　

Когда эти видения растворились, я почувствовала, как сильно сдавливает меня Вель в объятиях.　

— Прости… Прости, я думал… Я не знал.

Я приложила палец к его губам. Мне не нужны были слова. Я давно всё поняла и простила. Простила за ненависть к матери, за ненависть к себе. И мне гораздо легче от осознания того, что он справился со своими чувствами раньше, чем узнал о том, как мама относилась к людям.