Максим Далин: Время Любви

А Укки кричит:

— Нет, нет, нет! Я спускаюсь к тебе! Мы идем вниз и ищем другое место!

— Не смей! — рявкаю. — Ты меня убить хотел — ну считай, что убил. Вали отсюда, я сказал!

Тогда он на пару минут исчез наверху, а потом снова свесился. И протянул вниз руки. Подо мной уже вовсю шла какая-то неторопливая работа.

А Укки говорит:

— Фог, держись. Все путем, — куда спокойнее.

Я потянул его за руку, осторожно — и чувствую, что он не скользит. Совсем. Я даже удивиться не успел — тело само подтянулось. Я ногу закидывал на край обрыва, когда внизу, что-то чавкнуло… с хлюпаньем, но негромким. Так, будто кто-то лужицу молока со стола схлебнул. Когда я потом туда посмотрел, ничегошеньки там уже не было — только ровный камень, но Укки, похоже, видел. Стоял на коленях, смотрел на меня снизу вверх, бледный-бледный, глазищи — из-за зрачков радужки не видно. И держался за рукоять меча.

— Что это было, герой? — говорю.

— Не знаю, — отвечает. Бесцветным, неживым голосом. — Не проси меня описывать, Фог. Не могу.

Я присел рядом с ним на корточки и руку протянул. А Укки ее отвел, как всегда. Пробормотал:

— Не трогай же меня, Фог, и без того тошно.

— Ну так поднимайся, — говорю, — товарищ мой отважный, и рвем когти отсюда, пока оно снизу сюда не вскарабкалось.

— Не могу, — говорит и вытягивает меч из ободранных ножен.

А меня разбирает истерический хихикс.

— Ты что, — говорю, — с горя зарезаться решил?

Укки на меня посмотрел с укоризной.

— Не так велико это горе, видишь ли, — говорит. — Просто я приклеил к полу комбез на коленях. У меня же твой рюкзак, а ты всегда с собой таскаешь микроотвертки, суперклей и всякое такое. Я видел, когда мы оставили авиетку, как ты из карманов комбеза все это в кармашки рюкзака перегрузил, а по своим карманам распихал лишние шприцы с иммунопротектором и химические фильтры для воды… вспомнил вот. От страха, наверное.

— Супернаблюдательность, однако, — говорю. — Что бы я без тебя делал…

А Укки очень аккуратно отрезал мечом куски ткани со штанов — от колена до лодыжки. Потом встал — приклеенные лоскуты так на полу и остались на веки вечные — подумал, и обрезал болтающиеся тряпочки. И получилось вроде комбеза с шортами по колено.

Я взял рюкзак, и мы пошли к выходу. Свет вдалеке постепенно гас, снаружи, похоже, ночь наступала, а внутри было гораздо светлее — и когда мы проходили мимо той самой колонны, в ее светящемся нутре что-то темное метнулось в нашу сторону и прилипло изнутри. И даже думать не хотелось, что это могло быть, и сумело бы оно или нет вылезти наружу, если бы Укки привязал веревку.

Когда мы выбрались на поверхность, уже совсем стемнело. Большая часть местной погани расползлась по своим дырам спать, только жабьи башки с кишками мотались на ветерке по черному небу дирижаблями, и кто-то невидимый в камнях тоненько посвистывал, как сверчок.

Мы так хорошо вышли, что я все время напрягался и ждал подвоха. Но кроме волосни из самых ближних к выходу колонн, никаких неприятностей не было. Укки держал меч наготове, но тут, вдалеке от города и цивилизации у гавриков, похоже, не хватало влияния.

А может, они сочли за благо оставить нас в покое. Решили, что нам уже хватит по самые гланды. Если так, то я бы с ними согласился.

Но все равно, пока я не распаковал компьютер и не связался с нашей машиной, мне было неспокойно. Только получив сигнал от нашей справочной базы и автопилота, я смог немного разжать нервы.

Укки стоял рядом с мечом в руке и милой улыбкой. И мне казалось, что уже идет по-старому. В смысле — сорванная планка у пилота встала на место, и весь этот дурной психоз со временем любви уже остался за флагом.

Я читал сообщения от наших крылышек, всякие приятные вещи о начале маневра, о расчете схода с орбиты, о наших координатах, о координатах машины — и на душе у меня постепенно становилось тихо и благостно. Мы скоро улетим из этого бардака. Потери в экипаже нулевые. В моем рюкзаке два контейнера с культурой — в общей сложности, килограммов восемь. Мы отлично справились с очень непростым делом, и теперь можно расслабиться и получить удовольствие.

До прибытия звездолета осталось минут четырнадцать, когда Укки, который молчал и тоже, вроде бы, отдыхал, подал голос.

— Фог, — говорит. — Ты очень занят или его автопилот ведет?

— Автопилот, — отвечаю. — А что? — и блаженно улыбаюсь.

А Укки крутанул мечом какую-то сложную фигуру и говорит, таким тоном, будто хочет сообщить очень приятную вещь: