Светлана Шипунова: Дыра

Они еще несколько раз заходили в научный фонд ФИКИ, и писатель-фантаст даже выкопал в груде брошенных на пол бумаг несколько с грифом «Совершенно секретно», а Люба в конце концов навела там порядок, заперла дверь на ключ и приклеила бумажку: «Не входить» — так, на всякий случай. Каждый раз после этого они отправлялись к Любе домой, она поила Тюдчева чаем с молоком, и он оставался. Ей не было с ним ни хорошо, ни плохо — от волнения, от неуверенности в себе и в том, что она хоть немного нравится ему, Люба просто не успевала ничего почувствовать. Продолжалось это недолго, ровно столько, сколько времени понадобилось, чтобы разобрать бумаги. А потом он исчез и больше не появлялся. Окольными путями Люба узнала, что он женат и дети есть, но с женой то живет, то не живет — в зависимости от своего творческого настроения. Люба погрустила немного и решила про себя, что если она однажды уже смогла забыть этого человека, то и теперь сможет, и надо радоваться тому, что было, а не горевать о том, чего нет.

И вот теперь этот Гога-Гоша. Второй мужчина в ее жизни, который переступил порог этой квартиры. Там, в лесу, он ей совершенно не понравился, просто стало жалко человека, попавшего в беду, и захотелось помочь. Но узнав, что он москвич, Люба посмотрела на него другими глазами, как на нечто диковинное. Дело в том, что Люба никогда в жизни не была в Москве и ни с одним москвичом не была знакома, видела их только по телевизору, и ей всегда казалось, что там, в Москве, живут люди необыкновенные, непохожие на тех, что окружали ее с детства здесь, в Тихо-Пропащенске. И интерес, который вызвал у нее Гога-Гоша, был какой-то детский, любопытствующий интерес. Но где-то в глубине души промелькнула все же одна тайная мысль. Мама покойная незадолго до смерти говорила ей: «Как мне не хочется, доченька, оставлять тебя одну на свете. Я молиться буду и просить Бога, чтобы послал тебе хорошего человека, а ты обещай мне, что если попадется тебе такой человек, ты за него выйдешь. Обещай». Люба обещала, а про себя думала: «Попадется… Как он попадется? Как гриб в лесу, что ли?» И вот теперь тайная мысль промелькнула: а может, это не случайно все, может, это Бог услышал мамины молитвы и послал ей хорошего человека, ведь и попался он ей, действительно, как гриб в лесу. Так, может, это судьба?

Каково же было ее разочарование, когда, вернувшись домой, она не обнаружила там никакого Гоги-Гоши. Люба в недоумении походила по комнате и даже под топчан заглянула. Как же так? Куда он делся? И не то ее расстроило, что рушились, не успев родиться, тайные ее надежды, а то, что «пришелец», как она его про себя окрестила, ничего и никого в городе не знает, да и с памятью у него не все в порядке, а ну как случится с ним что-нибудь!

И Люба решила, что должна искать Гогу-Гошу.

Гога-Гоша шел через пустырь в сторону, как он понимал, центра города, поскольку в противоположной стороне был только лес. Шел он, слегка сутулясь, втянув голову в плечи, засунув левую руку в карман брюк и энергично размахивая правой. Он еще не очень ясно представлял, куда идет и что хочет предпринять, им двигало пока одно желание — не сидеть на месте, тем более не отлеживаться в чужой квартире, — идти, бежать, стучаться в какие-то двери, звонить в Москву, главное — звонить в Москву!

Дойдя до того места, с которого начинались городские кварталы, он стал внимательно приглядываться к зданиям и к вывескам на них, чтобы не пропустить мэрию. Как, однако, это неудобно — ходить пешком по улице, он уже и не помнит, когда ходил вот так в последний раз. Еще более неудобно и непривычно не иметь в кармане мобильного телефона, без него он все равно что без рук. И как это вообще плохо, неприятно — находиться в чужом городе одному, не чувствуя за спиной хотя бы пары надежных парней, готовых заслонить собой, оттеснить от тебя толпу. Впрочем, какая толпа? Вот уже полчаса он идет по улице и еще никого не встретил. А все равно не по себе, будто голый идешь, ничем и никем не прикрытый.

Ни одного приличного здания не попадалось, зато попались три обгоревших и два, видимо, просто так обрушившихся строения. В одном месте он даже остановился и несколько минут удивленно разглядывал дом, нижняя часть которого полностью отсутствовала, за исключением лестницы, а на уровне второго этажа зажатые стенами соседних домов висели в воздухе две квартиры с узкими балконами, на которых сушилось белье. Вдруг в одном из окон отодвинулась занавеска, и на улицу выглянул ребенок, он скорчил Гоге-Гоше рожицу, показал язык и был тут же за ухо оттащен матерью от раскрытого окна. «Ты что, выпасть хочешь?!» — прикрикнула она.